Все согласились. Той ночью двух профессионалов, нанятых для убийства детей и использовавших кое-какой реквизит, чтобы отбрасывать на стены тени зверя и оставлять кровавые следы, похитили из их хижин на берегу реки и под покровом ночи привезли в продуваемую ветром пустошь, раскинувшуюся вокруг Карантики. Им дали лопаты и приказали копать яму – для двух трупов. Они знали, что роют себе могилу, но слишком боялись того, что мог сотворить с ними в посмертии Тамут-ул-майр, чтобы сопротивляться. Беспомощные, как дети, чьи жизни они забрали, убийцы исполнили приказание и спрыгнули в яму. Туда же скинули приспособления для обмана: кукол, отбрасывавших тени Саббатикуса и окровавленные доски в форме его лап. Наконец, по знаку Тамут-ул-майра, жрецы стали закапывать убийц. Только когда земля посыпалась на их лица, они закричали от ужаса, рыдая и моля о пощаде. Ее, конечно же, не было. Вскоре тяжесть почвы задушила их, и они умолкли.

- Вернемся в Храм, - сказал Тамут-ул-майр: - От этого ветра у меня ноют зубы.

Не успел он закончить фразу, как ветер налетел вновь, задув огонь в лампах жрецов. Луна исчезла за облаком пыли, поднявшимся на востоке. Во мгле жрецы услышали неподалеку чьи-то шаги, ноздри наполнил запах гнили.

- Что это? – спросил один из них. Его голос дрожал от страха.

- Какое-то животное услышало крики, - ответил Тамут-ул-майр: - Явилось, чтобы поживиться падалью.

- Какое животное? – вновь спросил жрец.

- Какая разница, - ответил ему второй: - Пошли отсюда.

Той ночью начался цикл ужасных убийств: тринадцать детей погибли во мраке. Девятнадцать – на следующую ночь. Тридцать шесть – на следующую. Чудовищность расправы не оставляла сомнений: Саббатикус не удовлетворился смертью судьи.

Люди собрались у дверей Великого Храма, вопрошая жрецов. Почему Саббатикус продолжал убивать невинных, ведь они покарали Фио? Он хотел только крови, крови и крови.

Закрывшись во мраке Храма, жрецы решали, как ответить на вопрос, не открывая правды, которая была им ясна: ветер принес весть об их обмане на пустошь, и Саббатикус явился посмотреть, что за злодейства ему приписывали, и доказать, что он способен на большее.

Он мог убить даже их.

Действительно, той самой ночью он пришел из туннелей под Храмом и поступил вопреки своей мифической природе. Убил взрослых, а не детей. И вместо того, чтобы съесть их мозги, сожрал части, которые делали их мужчинами.

Когда двери Великого Храма, наконец, открыли, внутри нашли только трупы: зверь выпотрошил сто двенадцать жрецов. Великий исход начался.

В городе никого не осталось. Ни единой души.

Да и зачем? Как бы прекрасна не была Карантика, каким бы величием не дышали ее дворцы и особняки, каким бы изяществом не обладали ее площади и бульвары, на ней лежало проклятие. Она пожирала жрецов и детей.

Бетани Кровь стирала белье в реке, когда к ней подъехал всадник на пестрой лошади и сказал, что она – самая красивая женщина во всем Дельфи. Она не привыкла к лести. Дочь угольщика, к тому же незаконная, Бетани никогда не встречала мужчину, который бы говорил так складно, как герцог Дельфи. Он тайно навещал ее еще несколько раз, и к воскресенью она была готова отдать ему душу и тело. Они встретились под тисами на церковном кладбище, где в бедных могилах спали деревенские мертвецы.

 - Ляг со мной здесь, - сказал он.

Бетани изумила его прямота, а еще больше – легкость, с которой она сдалась, очарованная его сладкими речами и хорошими манерами. Девушка опустилась на роскошную траву под раскидистым тисом, и через несколько минут он убедил ее раздеться и овладел ей.

Бетани это понравилось, по крайней мере, само наслаждение. После, когда герцог отстранился, она все еще грезила, вспоминая, как он смотрел на ее шею и грудь, перебирая его обещания.

- Я женюсь на тебе, - сказал он Бетани, расстегивая ее лиф: - Ты станешь самой прекрасной герцогиней Дельфи из всех, и не будешь ни в чем нуждаться.