Глава шестнадцатая

Бочка счастья

Я видел множество определений термина «счастье», но ни один из авторов так толком и не сумел объяснить, что же это такое на самом деле? Так в чем же счастье? Приносить пользу людям, самому получать удовольствие от жизни, посвятить ли себя служению Богу. В общем, философы спорили, ломали перья и стилосы, ребра друг другу, но так ничего никому и не доказали.

Но я человек простой, в философские выси не забираюсь. Мне бы чего попроще, подоступнее. Но в данный момент, для меня лично, счастье сосредоточилось в огромной бочке, заполненной горячей водой с шапкой ароматной пены, где я уже полчаса отмокал, выпаривая из тела усталость и холод.

Последний, самый короткий участок пути через гать оказался самым поганым. И дело не только в перевертыше, которого возчики и рыцари приняли за маленькую заблудившуюся девочку (откуда бы взяться ребенку на болоте?), а вообще… Вдруг ударил мороз, задул мокрый ветер. Народ впадал в ступор, пришлось кое-кого гнать пинками. Тьфу, даже и вспоминать не хочется. Поэтому и не стану вспоминать, а буду просто сидеть в бочке и наслаждаться покоем и теплом.

Нас с бароном приняли в княжеском дворце, выделив для постоя лучшие комнаты. Рыцарей определили в кордегардию, а возчиков в соответствующие помещения для прислуги. Все будут накормлены и напоены, а уж кому захочется мыться — сами отыщут дорогу. Коней, разумеется, тоже не обидели. Гневко сообщил, что сено его устраивает, овес неплох, а вода прохладна и, чтобы я убирался-таки отдыхать и оставил его в покое.

Я даже не ожидал, что в княжестве Севр принято мыться в бочках. И воды горячей сколько угодно, и ароматное мыло. Здорово!

И все бы хорошо и замечательно, если бы не прислуга — две крупнотелые девицы, облаченные лишь в набедренные повязки, изрядно меня смущавшие. (Это не про повязки, а про девиц. Хотя, повязки — чисто условные, тоже смущали.) Им же мое смущение доставляло изрядное удовольствие и, время от времени, то одна, то другая мойщица, гнусно хихикали, а еще норовили сунуть руку в бочку, якобы, чтобы потереть мне спинку. Еще их отчего-то приводили в восторг мои многочисленные шрамы, без которых я прекрасно бы мог обойтись.

Девицы, надо сказать, не совсем в моем вкусе, крупноваты, а мне нравятся фрау помельче и, так сказать, посубтильнее, но после долгой дороги и отсутствия женщины, они казались вполне себе. М-да… Вполне-вполне. Истинные валькирии, как их изображают художники — рослые и пышнотелые. И, что характерно — оружия в руках не держали, и в Валгаллу тащить никого не собирались.

Вот, спрашивается, как в таких условиях мыться? Конечно, я храню верность своей невесте, воздерживаюсь, но … Вот-вот. Все воздержание сосредоточилось (и очень заметно!) в том самом месте, о котором не принято говорить в приличном обществе.

А в соседней емкости наслаждался господин придворный маг, то и дело требовавший, чтобы ему подливали водички погорячей, а мойщицы, удивленно взирая на господина барона, перешептывались, подхихикивали, но подливали. Если судить по багровой физиономии моего друга, то он решил-таки свариться заживо. Что ж, его право. Кто я такой, чтобы мешать хорошему человеку свариться по его собственному желанию? Зато присутствие рядом двух полуодетых женских тел его нисколечко не волновало. Маг, все-таки, он стоит выше наших человеческих слабостей. Может, Габриэль все-таки созрел для Валгаллы? Уж там-то к нему должно вернуться мужское естество, и все прочее, чего лишаются маги. Впрочем, он же верит в Единого, как и я, так что, ни Асгард, ни Валгалла ему не светит. Да и зачем нам в Валгаллу, если валькирии бродят по земле, да еще и нас моют? А ручки у девушек крепкие, ладошки твердые, в мозолях. Хм… Они что, веретено из рук не выпускают? Будь это парни, решил бы, что от рукоятки меча, а у девчонок откуда? От весла, что ли? Речка тут есть, и не одна, сам видел.