Петровский начал разминать кулаки и щелкать костяшками пальцев. Говорить с ним о чем-либо уже не имело смысла.

Я вышел в коридор, чувствуя огромное облегчение, пробежал по нему, бряцая снаряжением, зашел в комнату Оборина и, не включая света, рухнул на койку. Я лежал, уткнувшись лицом в подушку, и слушал, как Железко строит взвод, как солдаты топают тяжелыми ботинками по коридору. Из открытой балконной двери тянуло прохладным сквознячком с рыбьим запахом озерца. Я вдыхал его всей грудью и прислушивался к едва уловимым чувствам, складывающимся во мне. Мне начинало казаться, что я падаю в черную бездну и вся комната вращается вокруг меня, увлекая за собой табуретки, тумбочки, стены, лоджию. Не расплескиваясь, словно залитое в аквариум, помчалось по кругу озеро; как декорация в театре, тяжело поехали горы, шоссе, бронетранспортеры; и склонились надо мной, взявшись, как в танце, за руки, бородатые смуглолицые люди…

Я вздрогнул, с трудом отрывая лицо от подушки. Оборин возвышался надо мной. В темноте я не видел его лица.

— Ты сделаешь все так, как он тебе сказал? — спросил он.

Я до боли надавил кулаками на глаза.

— Который час?

— Начало первого…

— Железко готов?

— Петровский его инструктирует… Ты не ответил мне.

— Ну что, что, Паша? — Я рывком поднялся на ноги. Меня пошатывало, и страшно хотелось пить.

— Ты станешь стрелять в них?

— Да, — раздраженно буркнул я. — В конце концов, есть приказы, и мы обязаны их выполнять.

Оборин опустил голову и долго молчал.

— Да, приказы надо выполнять… Вот только кто сказал, что мы должны быть идиотами? Кто сказал, что в наши обязанности входит безропотное выполнение глупостей? Подумай о тех, кто будет расплачиваться за это своими жизнями. Я два года приручал эту банду и боролся за каждую солдатскую жизнь!

— Паша, — я положил ему руку на плечо и крепко сдавил его. — Если бы ты знал, как мне тяжело, как вы мне все надоели!

— Я знаю.

— А тебе… неужели тебе это все не надоело? Ты уже отвоевал свое, остынь, забудь все! Езжай на море, в Сочи, ходи в кабаки… Честное слово, я тебя не понимаю.

— Да! Да! — Он оттолкнул меня от себя. — Я так бы и сделал, если бы мог когда-нибудь вернуться сюда и все исправить! Я же потом убью себя за то, что мог спасти ребят, но не спас!

В коридоре послышались тяжелые шаги. Дверь распахнулась, и в комнату брызнул тусклый свет. На пороге стоял комбат.

— Что вы в темноте сидите?

Он пошарил рукой по стене в поисках выключателя, зажег свет и сел за стол.

— Паша, что ж ты мне не доложил, что душманы оставили свое оружие в горах?

— Я много чего еще не успел тебе доложить.

— Черт с ними, с душманами, но хоть бы оружие вынес!

— Это в потемках не делается. Я схожу за ним утром.

— Как же, долежит оно до утра! Полтора десятка исправных стволов!.. Так вот, я отправил туда Железко. Поэтому сон отменяется, бдеть и держать с ним связь.

— Мне выезжать, товарищ майор? — спросил я.

Комбат досадно махнул рукой.

— Не надо! Смысла уже нет, поезд ушел. — Морщась, он стал тереть ладонью лоб. — Ох, голова болит, просто раскалывается. С ума сойдешь с вами!.