— Бедненький ты мой ежик! Гордись, я в финал попала.

— В какой финал? — не понял Гешка.

— Конкурса красоты. — Тамара оглянулась, махнула кому-то рукой. — Мне тебя жалко…

Она поцеловала Гешку, оставив на его губах запах мятной жвачки.

Гешка видел, как Тамара села на мотоцикл, держась за плечи парня в шлеме и черной прокнопленной куртке. Помахала напоследок рукой. Мотоцикл рванул с места, как на гонке. «И не страшно ей», — подумал Гешка, прижимаясь щекой к холодной ограде.

Когда взлетали, он посмотрел в иллюминатор и с удивлением заметил, что стал бояться высоты.

Гешка — похудевший и оттого казавшийся еще более высоким, сидел напротив командира полка подполковника Кочина под холодной струей кондиционера. Руки его были широко раскинуты в стороны и лежали на спинках стульев, будто он намеревался поднять их над полом. Его густо-зеленая, еще не выцветшая военная куртка была расстегнута наполовину, под ней лоснилась от пота смуглая грудь. Гешка закинул ногу за ногу, помахивая серым от пыли ботинком.

«Поразительно похож на отца!» — подумал о нем командир полка.

— …И вот комбат говорит мне: «Звони отцу, а то поедешь за речку», — продолжал рассказывать Гешка. — Отцу я, конечно, не дозвонился, в гробу видал я такую связь, и вот через пять дней перебросили нас в Ташкент. Оттуда я дал телеграмму в Москву. Батя через сутки прилетел.

«А глаза Любы», — думал Кочин.

— Но поезд ушел, и даже отец уже не мог вытащить меня из афганской команды… Сначала я должен был лететь в Джелалабад, но папик устроил так, чтобы я попал к вам.

— Он тебя проводил?

— Конечно! До самого самолета. Две бутылки коньяка передал для вас и письмо.

Гешка полез в карман, разгладил конверт на колене, протянул, не поднимаясь со стула.

— Вручаю вам, Евгений Петрович, из рук в руки.

«Евгений Петрович, — мысленно повторил Кочин. — Что ж, можно и так. Хорошо, что не дядя Женя».

— Жарковато у вас тут… Мне больше по душе ледники да морозец градусов под тридцать. Вы когда-нибудь бывали в высокогорье?

Гешка расстегнул куртку до пупа, стал махать на себя кепкой. «Бывал ли я в высокогорье?» — подумал Кочин, вскрывая конверт. Знакомый почерк, на «и», как всегда, нет шляпок.

«Женя, дорогой! Пишу впопыхах! Беда, Гена едет в Афг-н. Не пойму, как я его прозевал…»

«Сколько помню, Лева Ростовцев всегда писал мне впопыхах, — подумал Кочин. — Даже в отпусках».

«…единственная просьба к тебе — сбереги его. Сам понимаешь, Генка — это самое дорогое, что осталось у нас с Любой…»

В общем, все ясно. Можно было и не читать.

— Ну, как там мать поживает?

— Она еще ничего не знает, Евгений Петрович.

Кочин кивнул, сел за стол и придвинул к себе лист бумаги.

— По штату ты зачислен в разведроту. Послужишь там пару месяцев, на боевые ходить не будешь. А потом я переведу тебя в хозвзвод. Все ясно?

Гешка пожал плечами.

— А зачем переводить? Честно говоря, я бы и в разведке с удовольствием.

«Конечно, он еще не представляет, куда попал. — Кочин, не поднимая глаз, постукивал карандашом по столу. — Или же играет».

— Ладно, подумаем, — ответил он, но только для того, чтобы закончить разговор.

Гешка это почувствовал. Он смотрел на Кочина с недоверием, как пациент на стоматолога, который, стоя спиной, подбирает инструменты.