Я не удивился, услышав эти слова от самого известного в российской истории террориста. В 1877 году Желябов думал именно так. Лишь в ходе «процесса 193-х» он познакомился в тюрьме с «фурией террора» — Софьей Перовской, дочерью бывшего губернатора Санкт-Петербурга. В настоящее же время Желябов больше уповал на пропаганду социалистических идей в народе.

Между тем Желябов мало-помалу разгорячился, и стал вещать, как будто он находился не под арестом, а на собрании кружка народников.

— Да, террор — это путь в никуда, — сказал он, — Но история движется ужасно тихо. Надо ее подталкивать. Иначе вырождение наступит раньше, чем опомнятся либералы и возьмутся за дело… Теперь больше возлагается надежд на «подталкивание» истории…

— Но если толкать историю в загривок, — сказал я, можно дождаться того, что она обернется, и в ответ треснет кулаком вас в лоб. — Ведь, допустим, вам удается поднять народ на бунт. Бунт побеждает — царя свергли, правительство разогнали. Что дальше?

— Дальше мы, революционеры, передадим власть народу, — с пафосом заявил Желябов. И пусть народ сам установит форму правления.

— Это что-то вроде французских санкюлотов, только на наш, российский манер? — осторожно спросил я.

— А хотя бы и так, — с вызовом ответил мне Желябов. — Чем вам не нравится Национальное собрание и слова: «Libertе, Еgalitе, Fraternitе!» — «Свобода, Равенств, Братство!»?

— Эх-хе-хе, — вздохнул я, — Андрей Иванович, вы просто не знаете — что стоила Франции та самая революция. А если подобная революция, не дай Бог, произойдет у нас, то с учетом русской натуры и нашего размаха, погибших во имя революции будут считать миллионами.

— Все перемены связаны с неизбежными жертвами. Павшие во имя свободы заслужат уважение и вечную память у благодарных потомков, — воскликнул Желябов.

— Андрей Иванович, а вы лично, ваша семья, ваш сын, которой еще совсем кроха, готовы ли оказаться в числе миллионов, которые падут «во имя свободы»? — спросил я.

Желябов вздрогнул. Похоже, что он раньше как-то не задумывался над тем, что я ему сказал.

— Андрей Иванович, а ведь накануне ареста вы в Одессе занимались нужным и полезным делом — помогали славянам — жертвам турецкого террора на Балканах. Скажите, что подвигло вас на это занятие?

— Я всегда был на стороне гонимых и униженных, — сказал Желябов. — Поэтому мое участие в деятельности Одесского комитета помощи славянам я считал и считаю делом достойным, и заслуживающим уважение.

— Не хотели бы вы продолжить свою работу здесь, в Константинополе, — неожиданно для Желябова, спросил я. — Если бы вы знали — сколько здесь находится людей нуждающихся в помощи. Сколько сирот и беженцев, сколько изломанных войною судеб. Вы могли бы здесь с вашей энергией и умом достойно потрудиться на благо людей. — Как вам это предложение?

От неожиданности Желябов вздрогнул. — Но я ведь арестован, и вскоре предстану перед судом, — растерянно сказал он.

— Думаю, что с властями Российской империи мы этот вопрос уладим, — сказал я. Против Югороссии вы никаких преступлений не совершали, поэтому здесь вы будете на свободе.

— Югороссии? — удивленно спросил Желябов. — А что это за государство такое, я о нем ничего раньше не слышал.

— Югороссия, Андрей Иванович, это недавно образованное государство на территории бывшей Османской империи, отвоеванной у турок.