— Предлагаю переписать Чуковского следующим образом, — деловито сказал Колян. — Сюжет произведения и ритм стиха не пострадают, а воспитательный посыл только выиграет. Вместо «мы дадим тебе конфет, чаю с сухарями» впредь читаем «мы дадим тебе котлет, супу с сухарями!». А? Как тебе?

— Гораздо лучше! — согласилась я без большого воодушевления. — Только, боюсь, «Бармалеем» дело не ограничится. У того же Чуковского в другом стихотворном хите слон на вопрос: «Что вам надо?» — безответственно отвечает: «Шоколада»!

Колян задумался, с видимым трудом подыскивая гастрономически верную рифму.

— А как быть, например, с Мальчишом-Плохишом, который просил в награду ящик печенья и бочку варенья? — продолжала я. — Чем их заменить для пущей питательной пользы и без ущерба для стиха? Бочкой борща и ящиком сухого леща? А Красной Шапочке дать корзинку с паровыми котлетками?

— И нормально будет, не подавятся! — заупрямился муж.

Чувствовалось, что прогрессивную идею гастрономической цензуры в детской литературе он выносил в муках и теперь так просто от нее не откажется.

— А писатели не облезут, если их чуточку поправят, впредь не будут словами разбрасываться! Пусть на русские народные сказки равняются, там диетология вполне грамотная: молочные реки в кисельных берегах, репка, куриное яйцо, золотая рыбка…

— И Маша с медведями у Толстого не чипсы, а похлебку ели, — вспомнила я. — И сорока-ворона кашу варила, деток кормила! И солдат из топора суп делал, а не чупа-чупс на палочке!

— Где чупа-чупс на палочке? — оживился Масяня.

Я очнулась:

— Нигде. В запретительной части законопроекта «О детской литературе, подлежащей одобрению Институтом питания Российской академии медицинских наук»!

— Можем набросать письмо в Госдуму сразу после обеда и за ужином собрать подписи граждан! — деловито предложил Колян.

Я отвратила взор, затуманенный слезами бессилия, от шведского стола и оглядела просторный обеденный зал. Локальные конфликты вроде нашего происходили за каждым третьим столом. Большая часть родителей, прибывших на отдых с маленькими детьми, тщетно доказывала своим неразумным чадам преимущества супа и котлет перед чаем и конфетами. Метрах в пяти от нас пацан лет четырех мычал и раскачивался на стуле, как стихотворный бычок Агнии Барто, ловко уклоняясь от ложки с супом. А буквально рядом с нами, за соседним столиком, девчонка Масиного возраста скандировала со страстностью итальянского революционера Гарибальди:

— Ма-ка-ро-ны! Ма-ка-ро-ны!

Мамаша маленькой бунтарки устало обмахивалась салфеткой. Судя по количеству нетронутых тарелочек с едой, у соседей битва при шведском столе имела затяжной позиционный характер.

Мася, уже выигравший свою очередную войну со шведами, наблюдал за единомышленницей с улыбкой превосходства.

— Послушайте! — сочувственно улыбнулась я измученной маме маленькой фанатки макаронных изделий. — Вступайте в наши ряды! У нас тут формируется что-то вроде клуба родителей мелких приверед. Меня Леной зовут, а это мой муж, Николай. И сын тоже Николай, хотя мы чаще зовем его Масяней.

— Я Аня, — сказала соседка. — А этот монстрик — Танька. Ума не приложу, что с ней делать!

— Давайте думать вместе! — предложил Колян.

Так сформировался центральный комитет неформальной организации родителей «Неедяка», что впоследствии принесло определенную пользу обществу в целом и множество проблем лично мне.

Два месяца спустя

Суббота

— Здесь направо, потом до конца квартала прямо, а потом через проспект и налево, — объясняла я дорогу, для пущей понятности изображая повороты жестами.