|
Галька дружила где-то с год с парнем из соседней улицы, Серёжкой Пантюхиным. У них, говорят, была любовь. Как похвалялся своим дружбанам Серёжка — он сломал Гальке целку. Количество сломанных целок в рассказах совхозных сердцеедов раза в два превышало число девушек призывного к половой жизни возраста. Но, тем не менее, Серёжка, как порядочный человек, был обязан на Гальке жениться. На тот момент она ещё счастливо забеременела. Прав был Витька: дети появляются уже у взрослых и — в период женитьбы. Галька была на свадьбе очень красивой. У неё даже выросли груди! Но прожили они с Серёжкой всего лет десять. Они переехали в город, купили машину, дачу. Там, на даче, Сережка и сгорел. В небольшом деревянном домике, который сам построил. Хоронить его привезли в Растсовхоз, на «родовое» кладбище советских ссыльных. В разных местах совхозного погоста расположились холмики друзей, товарищей моего детства: Витьки Мелешкина, Алеси Двинской, Серёжки Пантюхина. В короткую надпись «родился-умер» вместилась целая жизнь каждого. Где уже не было войны. Не было голода. И у каждого — какое счастье! — были и папа и мама. И была обыкновенная жизнь. Единственная и неповторимая.
Тёмные аллеи
Юлька Петракова. Мелкий серый воробышек на первом курсе Актюбинского пединститута. Кругом в тёплом сентябре поприходили на занятия накрашенные студенточки в мини и с разрезами до пояса макси. А Юлька — во всём простеньком, без изысков. Хотя и могла бы выделиться — папа зубной техник, мама — известная в городе на дому колдунья. Но — нет. Всё обыкновенное, слегка подростковое. Что, впрочем, выглядело вполне органично: всего семнадцать лет, росту чуть более полутора метров. Выдавали и все-таки выделяли Юльку из общего контингента глаза. Умные. Чёрные. А я тогда в институте был уже «дедом». Третий курс, через год — учитель русского языка и литературы. Проходя как-то мимо Юльки и чуть не перецепившись, потому что маленькая и не заметил, я что-то отпустил в её адрес весёлое. Конечно, совсем не обидное, потому что девчонка, потому что, перецепившись через девчонку, можно использовать этот случай, чтобы познакомиться, сказать ей комплимент. Такой, чтобы улыбнулась. Я увидел умные глаза. Очень захотелось сказать что-нибудь необыкновенное. Сильно не напрягался. В двадцать лет идеи, мысли фонтанируют во все концы. Куда было Юльке деваться — она улыбнулась. Мы стали сразу разговаривать, будто знали друг друга тысячу лет. Любая точка, которой мы с ней касались в разговоре, оказывалась точкой соприкосновения. Мы будто сразу стали продолжать разговор, который только что, пару минут назад, прервался… Так познакомились. Юлька понравилась мне. Но я не стал провожать её домой после занятий, не стал дарить цветы, строить глазки. Я не воспринимал её всерьёз, как девушку, женщину. Она казалась мне ребёнком, с которым можно интересно поговорить на любую тему. Вместе посмеяться. Сходить на спектакль Сашки Самодурова. Ну, домой мы иногда вместе шли. Совпадали маршруты. Ну, случалось, и до самых дверей я этого цыплёнка доводил. Ничего не специально. Просто так совпадало. И домой к ней потом пару раз, а потом и чаще, я стал заходить не потому, что имел какие-то виды на маленькие, чуть припухшие, Юлькины губы и едва заметные груди. Просто у неё с литературой бывали какие-то неувязки, а я мог помочь. Я, как и Юлька, в литературу был очень влюблён, но прочитал, конечно, в силу своего возраста, больше. Притаскивал к Юльке всякие книги со стихами Вознесенского, Маяковского. Мы вместе, вслух, читали «Тёмные аллеи» Бунина. Ах! Эти «Тёмные аллеи»!.. Юльке нужно было сдавать экзамен по русской литературе. Среди прочих вопросов был Бунин, которым я в ту пору зачитывался. Я взялся Юльке рассказывать о том, как сам отношусь к творчеству классика, что нравится, что — нет. Мы укладывались на диван с высокими подушками — на Юльке были только маленькие трусики… Да, в квартире у Юльки летом, когда нужно было сдавать экзамен, было жарко, и она сбрасывала с себя одежду, оставаясь только в трусиках, и в таком виде продолжала со мной общение. |
