|
При этом обе сестры с глубокой и наивной верой, свойственной их возрасту, невольно в трогательном прелестном порыве взялись за руки и, устремив к небу глаза, воскликнули: — Ведь это правда, мама?.. ты нас видишь?.. ты слышишь нас? — Ну, а раз ваша мама вас видит и слышит, — сказал растроганный Дагобер, — то не огорчайте же её своею грустью… Помните, что она вам запретила горевать! — Ты совершенно прав, Дагобер, мы не будем больше плакать! И они послушна вытерли глаза. Дагобер, с точки зрения святош, был настоящие язычником. В Испании он со страстным наслаждением наносил сабельные удары монахам всех орденов, которые с распятием в одной руке и с кинжалом в другой защищали не свободу (давно умерщвленную инквизицией), а свои чудовищные привилегии. Между тем все-таки недаром Дагобер сорок лет с лишком был свидетелем поразительных по своему величию событий, недаром столько раз видел смерть лицом к лицу. Благодаря этому, инстинктивное чувство естественной религии, присущее всем простым и честным сердцам, всегда пробуждалось в его душе. Поэтому-то, не разделяя утешительной надежды сестер, он счел бы преступлением хоть немного поколебать её. Заметив, что девочки повеселели, он начал так: — Ну вот, в добрый час, дети. Я гораздо больше люблю, когда вы весело болтаете и хохочете втихомолку… не отвечая даже на мои вопросы… как, например, вчера и сегодня утром… Да… да… эти два дня у вас завелись какие-то важные секреты… но это ничего… раз это вас забавляет, я очень рад… Сестры покраснели и обменялись полуулыбкой, хотя слезы ещё не успели обсохнуть на их глазах. Затем Роза с легким смущением сказала старому солдату: — Да нет же, Дагобер… ты ошибаешься, мы ничего особенного не говорили! — Ну, ладно, ладно. Я ведь ни о чем не хочу узнавать… Ну, отдохните ещё немного, а потом в путь… уж поздно, а надо в Мокерн попасть засветло… чтобы выехать завтра пораньше. — А далеко ещё нам ехать? — спросила Роза. — До Парижа-то?.. да придется, дети, переходов с сотню сделать… хоть и тихо мы двигаемся, а все-таки продвигаемся… а главное, все обходится дешево, что при нашем тощем кошельке очень важно: комнатка для вас, половик и одеяло у порога для меня с Угрюмом, да свежая солома для Весельчака — вот и все наши путевые издержки. О пище я не говорю: вы вдвоем съедите не больше мышки, а я в Египте и Испании выучился чувствовать голод только тогда, когда есть чем его утолить!.. — Ты не говоришь о том, что для большей экономии все делаешь сам, не позволяя нам даже в чем-нибудь тебе помочь! — Подумать только, что каждый вечер ты сам стираешь белье, как будто мы… — Что? Вам стирать? — прервал речь Бланш старый солдат. — Чтобы я вам дал испортить стиркой ваши маленькие ручки! Что и говорить! Точно в походе солдат не сам стирает свое белье! Я, знаете, считался лучшей прачкой в эскадроне! А разве я плохо глажу? Ну-ка, скажите! Право, без хвастовства сказать, отлично глажу. — Это правда… ты прекрасно гладишь!.. — Разве только иногда подпалишь! — засмеялась Роза. |
