— Умерла!..
Та, которая сегодня ещё отдыхала, счастливая, в этой комнате…
теперь убита мною!.. Теперь, когда она мертва, что мне в её
измене?.. Я не должен был убивать ее… Она мне изменила… она любила
человека, убитого мною же… любила… значит, я не сумел заставить
предпочесть себя… Да и как я, бедный дикарь, — прибавил он с
раскаянием и нежностью, — мог заслужить её любовь? Какие у меня
права?.. В чем очарование? Она меня не любила! Это моя вина… Она,
великодушная, как всегда, скрывала от меня свое безразличие под
видом дружеской привязанности… для того, чтобы не сделать меня
несчастным… и за это я её убил!.. В чем её вина? Разве она не
пришла ко мне сама?.. Разве не открыла двери своего жилища? Разве
не позволяла целые дни проводить с нею… наедине? Наверное, она
старалась меня полюбить… и не могла… Я любил её всеми силами души…
но моя любовь не удовлетворяла… требованиям её сердца… И за это
нельзя было убивать ее… Мной овладело роковое безумие… После
своего злодеяния я проснулся, словно после сна… но увы! Это не
сон… Я её убил!.. А сколько счастья она мне дарила!.. Какие дивные
надежды!.. Какое сладкое опьянение!.. Она… сумела сделать так, что
мое сердце стало лучше, благороднее, великодушнее!.. Этого-то
никто бы у меня не отнял… это сокровище… никто бы взять не мог… и
оно бы должно было меня утешить!.. Но зачем об этом думать теперь?
Ее и его… я их убил… трусливое убийство… без борьбы… ярость тигра,
разрывающего невинную жертву…
И Джальма с тоской закрыл лицо руками, потом он продолжал,
отирая слезы:
— Я знаю, что себя также убью… но моя смерть не возвратит ей
жизни… — и, приподнявшись с трудом, он вытащил кинжал, вынул из
него флакон с ядом, а окровавленное оружие бросил на горностаевый
ковер, незапятнанная белизна которого слегка окрасилась кровью.
— Да, — продолжал Джальма, судорожно сжимая флакон, — да, я
убью себя… кровь за кровь. Моя смерть — отмщение за нее… И как
лезвие не обратилось против меня, когда я её ударил? Не знаю… Но
она умерла… от моей руки… Мое сердце полно горестью, раскаянием и
неизмеримой любовью к ней… поэтому я пришел умереть сюда… в эту
комнату… в этот рай моих пылких видений…
И, снова закрыв лицо, он воскликнул с отчаянием:
— Умерла… умерла!
Затем более твердым голосом он продолжал:
— Ну, что же… сейчас и я умру… Нет, я хочу умереть медленной
смертью… — и он взглянул на флакон с ядом. — Феринджи сказал, что
этот яд может действовать и медленно… но он всегда действует
верно: надо выпить только несколько капель… Мне кажется, когда я
буду уверен, что умру… раскаяние мое станет менее тяжким… Вчера…
когда она сжимала на прощанье мою руку… кто бы мог сказать?
И решительно поднеся флакон к губам, Джальма отпил из него
несколько капель и поставил его на столик из слоновой кости,
стоявший возле кровати Адриенны.
— Какой жгучий, едкий вкус у этой жидкости! — сказал он. —
Теперь я знаю, что умру… О! Пусть у меня будет ещё достаточно
времени упиться ароматом и видом этой комнаты… Я хочу положить
свою голову… туда, где лежала её голова…
И, опустившись на колени, Джальма приник своею пылающей
головой к подушке Адриенны. |