— Рафаил Курган, — повторил Авинов. — «Фоля».

— Этот жидок жидковат, — хохотнул чекист, — но на безрыбье и рак — улов! Так что…

Он красноречиво протянул могучую длань — мол, аудиенция закончена, и Кирилл пожал руку врагу.

Глава 4

ДРОЗДОВЕЦ

Сообщение ОСВАГ:

Рабочие Ижевского и Воткинского заводов подняли восстание против большевиков. Сразу же были сформированы полноценные военные части — Ижевская и Воткинская рабочие дивизии, под командованием офицеров из потомственных мастеровых. В ходе боёв ижевцы и воткинцы на севере вышли к Глазову, на западе заняли левый берег Камы у Оханска, на юге взяли Сарапул и Агрыз, захватив железнодорожную ветку Казань — Екатеринбург.

1

Пути двух самых славных дивизий Белой армии — Марковской и Дроздовской — расходились. Марковцы отправлялись за семь морей, к суровым мурманским берегам, а дроздовцы как будто возвращались домой — на Дон. До Таганрога добирались на транспорте «Кронштадт», а в Новочеркасск отправились поездом.

Заняв место в пульмановском вагоне, Авинов хмыкнул: словно и не случилось революции и войны не было. Ну это если не приглядываться, не видеть тщательно вымаранной похабщины на стенках, не замечать пулевых отверстий в окнах, стыдливо прикрытых занавесочками…

Всё так же перестукивались колёса, будочники с зелёными флажками провожали поезд. Чубатые казаки, возлежа на возах, равнодушно поглядывали в окна «пульмана».

Громкий смех сбил задумчивое настроение Авинова — в купе, похохатывая, ввалился темноволосый невысокий офицер, налитой здоровьем, с серыми глазами, с широким круглым, чисто выбритым подбородком. Его твёрдое лицо отдавало броской, чуточку азиатской красотой.

Кирилл напрягся, памятью возвращаясь к групповой фотографии офицеров-дроздовцев, которой его снабдил Ряснянский. Лица, лица, лица… Имена, звания… Петерс!

Командир второй роты 3-го Офицерского стрелкового полка капитан Евгений Борисович Петерс. Да, это был он. Сын учителя гимназии, студент Московского университета, Петерс ушёл на большую войну в чине прапорщика 268-го пехотного Новоржевского полка, а то быть бы ему учителем…

— Юрковский? — удивился Евгений Борисович.

— Как вы угадали? — откликнулся Авинов, ухмыляясь — и страшась: Юрковский-то во второй роте служил… В животе у него словно бабочки запорхали.

Петерс наметил робкую улыбку.

— А вы изменились… — протянул он.

— Вы даже не представляете себе насколько, — криво усмехнулся Кирилл. — Кузьмич!

Исаев явился тотчас и щёлкнул каблуками.

— Ракия ещё осталась? — поинтересовался штабс-капитан.

— Да есть маленько. Кхым-кхум…

— Тащи!

— Слушаю, ваш-сок-родь! И закусь?

— Всё тащи!

Проводив Елизара Кузьмича глазами, Петерс только головою покачал:

— Вы же не признавали вестовых и ординарцев, — проговорил он.

— Признал-с, — с усмешечкой сказал Авинов.

А тут и денщик Евгения Борисовича нарисовался, старый солдат Ларин. Он приволок особый чемодан для папирос и табаков — была такая странность у Петерса. Всюду капитан таскал с собой коробки по сто штук «Лаферм» и «Шамшалов», «Месаксуди» и «Стамболи», «Асмоловых № 7» и «Ферезли». Клад!

Правда, на табак был Евгений Борисович скуп.