— Танки идут! — едва расслышал оглохший Авинов.

Огромные, громоздкие ромбы «марков», оплетённые гусеницами, тяжко пёрли вперёд. Это были «самцы», ворочавшие орудиями в боковых спонсонах. Рокоча и лязгая, давя проволочные заграждения, танки разошлись вправо и влево, расстреливая красноармейцев, в панике бегущих перед стальными ящерами.

Кирилл шёл в атаку рядом с поручиком Димитрашем. Фуражку у поручика сбило пулей, и ветер трепал его рыжеватые волосы. Обернувшись к Авинову, Димитраш осклабился — сухо засветились его зеленоватые глаза — и вышел с пулемётом перед цепью. «Льюис» ровно застучал, срезая бегущих «товарищей».

Откуда ни возьмись, на белые цепи ринулся красный эскадрон. Штабс-капитан очень чётко увидел незнакомое серое лицо всадника в нахлобученной богатырке с синей звездой, вздёргивавшего маузер.

— Даёшь золотопогонников!

Брякнул выстрел, пуля пробила Кириллу тулью фуражки, устроив волосам «прочесон». Авинов выхватил верный парабеллум — и похолодел, вспомнив, что в стволе нет патрона. Кузьмич вчера чистил, вытащил. «Патрон! — билось у Кирилла в мозгу. — Дослать патрон!..»

Конник прицелился — и тут же за спиной Авинова грохнул выстрел. Оскаленный, бледный Исаев часто дышал, успев одной рукой вскинуть карабин — и убить. Чалдоны не промахиваются — краском свесился с седла вниз головой.

— Успел! — выдохнул Кирилл.

— Будьте благонадёжны… — хрипло выговорил Кузьмич.

— Братцы, за мной, ура!

Бронепоезд «Товарищ Ленин» ударил с насыпи вслепую, разбивая снарядами сухую землю. Около Авинова осколком смертельно ранило вахмистра Носова. В одной руке тот сжимал значок 3-го Офицерского, другую жал к груди — между его загорелыми крупными пальцами в серебряных кольцах затекала полосками кровь. Носов всё пытался перекреститься, да не выходило — кончался вахмистр.

— За правду, — еле выговаривал он, — за правду…

И умер. Бранясь, побежал к путям полковник Бабиев — сухопарый, черноволосый, с ногами истого кавалериста — малость колесом, с перерубленной правой рукой. В конных атаках полковник хлестался левой, но ныне его Гнедка изрешетило шрапнелью. Обернувшись к железной дороге спиною, Бабиев махнул артиллеристам стеком.

Пушки, припрятанные в деревянном вокзальчике, ударили почти в упор, с визгом раздирая сталь. Бронепоезд, в грохоте разрывов, с пробитыми железными боками, из которых вырывалось пламя, попятился, сотрясаясь, но следующим залпом разворотило паровоз. В отверстие броневой башни, под красным флажком, просунулась чья-то скрюченная рука, машущая белой тряпкой.

«Красное и белое… — вертелось у Кирилла в голове. — Красное и белое…»

Он и сам не заметил, как миновал ту неясную черту, что отделяла степь от города. Просто в какой-то момент Авинов оглянулся, запаленно дыша, а по сторонам — угрюмые депо из тёмно-вишнёвого кирпича, покосившиеся телеграфные столбы, пыльные окна, некрашеные заборы… Окраина.

— Шире шаг, вторая рота! — прикрикнул Петерс. — Шире шаг!

Впереди задолбил пулемёт, выбивая пыльные фонтанчики на мостовой, но капитан даже не пригнулся, так и шёл во весь рост, с погасшей папиросой в зубах.

Броневик «Верный», скрипя рессорами, разворачивая башенку, объехал белогвардейские цепи — и ударил из двух стволов, выжигая пулемётное гнездо, как осиное.

Красные бежали, иногда огрызаясь одиночными выстрелами, сдавая, сдавая, сдавая город у Волги.