|
Высокий, крепкого сложения командюж Егоров стоял, скрестив на груди сильные руки. Его грубоватой лепки лицо с приплюснутым носом, большим красивым ртом и волевым подбородком выражало безмерную усталость. Маленький, очень толстый Вацетис, с короткой, совершенно заплывшей жиром шеей и микроскопическими, постоянно воспалёнными глазками, бегавшими по сторонам, был одет во что-то среднее между полотняной парой и формой капитана-волгаря. Кряжистый, широконосый, скуластый Ворошилов — крановщик, вознёсшийся в командармы, — бегал по вагону, хлопая себя по ляжкам, и бодро тараторил:
— Не падай духом, товарищи! Держись! Увидев Сталина, он просиял, и тут же толпа раздалась. В образовавшийся проход стремительно ворвался Троцкий в распахнутой кожаной шинели с красным подбоем. Резко остановившись, он задрал мефистофельскую бородку — стёклышки пенсне отразили свет ламп — и спросил резко-металлическим голосом: — Вырвались? — Ушли, — усмехнулся Сталин, шаря по карманам. Трубку он обнаружил в нагрудном. Клим Ворошилов достал кисет, щедро отсыпав ядрёной махорки. Авинов тоже не упустил случая прогнуться — поднёс огоньку. Коба, попыхивая, раскурил трубку и указал ею на Кирилла. — Если бы нэ он, — спокойно сказал наркомнац, — шлёпнули бы меня беляки. Предреввоенсовета — с еврейским острым, чуть жестоким лицом и шапкой чёрных, вьющихся волос над большим и широким лбом — сверкнул стекляшками пенсне, обратив взгляд на Авинова. «Бес революции!» — Коротко о себе, — потребовал он. — Виктор Павлович Юрковский, капитан, — отчеканил Кирилл. — В РКП(б) состою с четырнадцатого года. Как член ревкома Румынского фронта вёл агитацию и пропаганду в Дроздовской дивизии. Сегодня пришлось «засветиться»… Троцкий с чувством пожал ему руку. — От имени Реввоенсовета, — торжественно сказал он, — выношу вам благодарность за спасение нашего товарища. — Служу трудовому народу! — выпалил Авинов. — Экий он у тебя строевой! — хохотнул Ворошилов. Вынув трубку изо рта, Сталин сказал Лейбе Бронштейну, кивая на Кирилла: — Рэкомендую в комиссары. Товарищ Юрковский и военспэц, и партиец, умеет зажечь массы… — Без воинского искусства, — поджал губы Думенко, — массы — это человечья икра, ползучее безличное число, валом валящее Всех-Давишь! — Это всё хорошо, — пренебрежительно отмахнулся наркомнац, — но если даже у самого талантливого полководца в мире нэ будет сознательного и подготовлэнного правильной агитацией солдата, то, поверьте, товарищ Думенко, он ничего не сможет сдэлать с самым ничтожным по количеству, но воодушевлённым рэволюционером. — И повторил, кладя руку на плечо Авинова: — Рэкомендую. — Посмотрим, — протянул Троцкий. — Товарищ Павлуновский, займитесь! Личный палач Предреввоенсовета Павлуновский — высокий, худой, с пугающим взглядом мёртвого человека, одетый в кавалерийскую шинель до пят, с рукой на перевязи, — молча кивнул и вышел. Улыбаясь, Лев Давидович продолжал глядеть на Кирилла, но глаза его оставались неласковыми и цепкими. — Чёрт возьми, чего там смотреть! — воскликнул Клим Ворошилов. — Водочки ба! И по бабам! Не слушая этого жизнелюба, Предреввоенсовета обратился к Сталину: — Ваше мнение, Иосиф Виссарионович, почему мы оставили Царицын? Наркомнац уцепился за поручень одной рукой — вагон шатало, а другой вынул трубку изо рта. — А я нэ меняю своего мнэния, — медленно проговорил он. |
