…Красные отряды шли по степи нестройными колоннами, дорога вилась между полями ржи. Авинов тоже шагал. «Зауэр» остался позади — бензин кончился. Голодную лошадь ещё можно понукать, а машина без топлива колом встаёт, и ни с места.

Было душно, небосклон на западе провис тучами. И вот потное лицо обдуло порывом ветра — прохладного, свежего, пахнущего пылью. И разверзлись хляби…

Заблистали молнии, раскаты грома словно поминали недавнюю баталию. Ездовые живенько укрыли подводы с ранеными брезентом, сами прячась под него. Испуганные кони ржали, дёргаясь в упряжках и скользя по размокшей колее. Ливень падал отвесно, колыхаясь косыми разливами. Вода с небес моментально вымочила одежду, противными холодными потёками забираясь под кожанку и бесстыдно шаря по спине.

Глухой нестройный топот почти сразу обратился плюханьем и чавканьем — сапоги Авинова с высокими присборенными голенищами, на спиртовой кожаной подошве, подбитой берёзовыми шпильками, месили грязь вместе с солдатскими кирзачами. Красноармейцы, облепленные мокрой одёжкой, отфыркивались, отплёвывались, то и дело утирая мокрые лица. Винтовки они несли дулами вниз — со стволов стекали струйки воды. Поля видно не было, мутно-серая пелена дождя размывала пейзаж, растворяла продрогший мир. Блестели мокрые крупы лошадей, с усилием тягавших подводы, — их колёса выворачивали размякшую землю.

— Ничего, братцы! — бодро воскликнул Гай. — Зато белые в погоню не кинутся!

— Вот уж повезло! — зло откликнулся ординарец начдива Титаев.

Остальные «храбцы» угрюмо помалкивали. А дождь вдруг прекратился, словно кто на небеси кран прижал. Клочкастые тучи покрутились, разрываясь и расходясь, проглянуло солнце, засияло, грея и припекая. Пар заколыхался над землёю, от людей пошёл, от лошадей, накалились редкие пушки. Скоро колонна напомнила Авинову крестный ход — бойцы снимали гимнастёрки, вешали на винтовки и несли их как хоругви.

Кирилл смотрел под ноги, выбирая, куда ступить, поэтому не сразу разобрал вопрос бойца.

— Что? — переспросил он.

— Да я чего думаю, товарищ комиссар, — сказал круглолицый, бритоголовый Вохряков, — как оно всё дальше-то будет? Вот разобьём мы беляков и какая жизнь начнётся?

— Будет социализм, — авторитетно заявил Лившиц, подволакивавший ногу. Ранен комиссар дивизии не был, просто мозоль натёр.

— Это мы понимаем — земля общая будет, и вообще всё общее. А вот прогнали мы буржуев, заводчиков и фабрикантов и чего?

— Фабрики с заводами тоже народу принадлежать будут, — ответил Кирилл.

— А хозяиновать на них кому тогда?

— Уполномоченного назначат.

— Это чего ж? Мы вроде как хозяева все, а принадлежать нам ничего не принадлежит?

— А это чтобы не было у тебя частной собственности, — важно пояснил Лившиц. — Мы против неё и революцию делали, потому что через частную собственность происходит вся зараза эксплуатации! Как выведем частников — и эксплуататоров не станет.

— Понятное дело, — солидно кивнул Вохряков. — А жить-то как? Говорят, что и деньги отменят, и жалованья не будет.