С нескрываемой гордостью в голосе серая мышка произнесла:

— Это она, Лола, и статью она сама написала!

Я поблагодарила и взяла журнал. Виолетта сидела на стуле неподвижно, сжимая и разжимая ладони: физически ощущалось, как она нервничает. Я сначала хотела передать ей журнал, чтобы отвлечь, но потом передумала — пусть попереживает немного, если ей нравится таскаться по таким местам.

Собственно говоря, а куда же мы попали? Я огляделась хорошенько. Обычная московская квартира в «хрущобе», так называемая «распашонка» — судя по всему, эти двери ведут в крошечные семиметровые комнатки. Потолок давным-давно нуждается в побелке, обои пора было переклеивать лет десять назад. Интересно, она тут живет или просто снимает квартиру для работы? На тусклом фоне стены ярким пятном выделялся большой, украшенный золотом с красным орнаментом диплом «международной академии» на английском языке. Я подошла поближе, чтобы прочесть, что там написано, и тут же обнаружила ошибку в правописании — слово «physician» (врач) было написано не через «ph», а через «f». Интересно, в какой Жмеринке его делали?

Кроме того, на стенах были развешаны яркие цветные акварели, явно любительские, выполненные в абстрактной манере. Заметив мой интерес к ним, ассистентка пояснила:

— Это работы Лолы. К ней приходит информация из космоса, и она ее изображает. Она и стихи пишет, тоже замечательные, космические. — Казалось, серая мышка ждет не дождется, когда сама будет получать сигналы из глубин мироздания, и, воодушевившись, она продекламировала:

Мы ждали довольно долго. Так как мы с Виолеттой не отреагировали должным образом на гениальные творения Лолы, то девица в сером потеряла к нам всякий интерес. Наконец дверь, ведущая в кабинет целительницы, открылась, и на пороге появился ковыляющий на костылях мальчик. За ним следовала его то ли старая мама, то ли молодая бабушка; она шла, почти полностью обернувшись назад, и жарко благодарила невидимую нам ясновидящую. Ассистентка твердо взяла ее под руку и потащила в прихожую.

Наконец нас пригласили. У дверей я остановилась, чтобы пропустить Виолетту вперед, но она оробела и как маленькая девочка попыталась за меня спрятаться; почувствовав небольшую заминку, ценительница позвала нас ласковым голосом:

— Входите, входите и ничего не бойтесь. Я-то вас не сглажу.

Мы вошли. В комнатушке было жарко, если не сказать душно. Обои здесь были веселые, цветные, на стене висел ковер, другой лежал на полу. Сама Лола сидела на кушетке, напротив нее стояло глубокое уютное кресло, в которое жестом она пригласила сесть Виолетту; я опустилась на обычный стул, стоявший у двери.

Я во все глаза рассматривала целительницу. Это была маленькая полная женщина средних лет. Несмотря на жару, на ней был яркий красный свитер из ангорки, который делал ее еще толще, но гармонировал с румяными щечками и темными волосами и глазами; на плечи был наброшен пуховый оренбургский платок — очевидно, тот же, что и на фотографии. Пухленькое ее личико было ярко накрашено — так, как обычно это делают продавщицы (позже я узнала, что в своей мирской жизни Лола была парикмахершей). В общем, внешность у нее была довольно приятная и располагающая, хотя, на мой взгляд, чересчур вульгарная.

Лола жеманно повела плечиками, поправляя платок, и сказала:

— На что жалуетесь, моя красавица?

Виолетта смешалась и смогла промямлить только:

— Нервы… Нервы у меня расстроены.

— Вижу, на вас навели порчу. У такой, как вы, должно быть много завистниц.

Виолетта молча смотрела на нее. Я подумала, что не надо быть провидицей, чтобы сделать выводы относительно того, кто мог бы желать Виолетте зла.