Единственным человеком, которого они если не боялись, то хотя бы уважали, был их отец, но он был летчиком и летал где-то далеко в Сибири, а в Москву залетал не чаще двух раз в год — видно, этих кратких визитов ему вполне хватало для общения со своей буйной семейкой.
Увидев, что вид у меня совершенно заспанный, Галя тут же по привычке принялась извиняться:
— Ой, Агнесса, извините, пожалуйста, я думала, что вы уже встали…
— Ничего страшного, я уже проснулась, — благородно солгала я.
— Я никогда бы не стала вас беспокоить так рано, но мои сорванцы опять напроказили…
Я вспомнила про вчерашнюю записку и удивилась про себя: почтовый ящику меня не сгорел, руки я вчера не испачкала ни в лифте, ни об ручку двери… Что еще они там натворили?
Галя подтолкнула локтем старшего:
— Хватит шмыгать носом, давай рассказывай!
Митя шмыгал носом вовсе не потому, что его душили слезы раскаяния, нет, просто нос пострадал в той же схватке с неизвестным мне противником, что и губа. Довольно-таки гнусавым фальцетом он принялся за свой рассказ:
— Мы вчера часов в восемь с Васей возвращались домой, вот… У вас на двери висела на ручке перевязанная ленточкой коробочка. — Он показал рукой на привязанный к ручке шнурок. — Ну вот… Такая красивая коробочка, квадратная, маме недавно как раз такой набор шампуней на день рождения подарили… И еще за ленточку были засунуты цветы.
— Какие цветы? — Я ничего не понимала.
— Ну они немного похожи на ромашки, с белыми лепестками такие…
— Голанские хлизантемы, — вмешался младший, с гордым видом выговаривая это сложное название.
— Так где же это все?
Галя покраснела до корней волос, а Митя, нимало не смутившись, продолжал:
— Мы решили посмотреть, что там. Честное слово, мы взяли только посмотреть, мы бы потом вернули…
Из дальнейшего его рассказа, прерываемого постоянным шмыганьем и восклицаниями Гали типа «Как вам не стыдно!» и «Вы же знаете, что брать чужое нехорошо!», выяснилось, что мальчишки не решились вскрыть мой презент на лестничной площадке, куда в любой момент могли выглянуть соседи или мама. Тем более они не могли отнести коробочку домой. Тогда они схватили добычу и направились с ней в дальний конец двора, туда, где после недавно завершенной стройки валялись кучи мусора и неубранной земли. Насколько я знала, это было любимое место всех мальчишек нашего микрорайона; оттуда они возвращались к мамашам, все перепачканные, нередко с поцарапанными забытой строителями арматурой руками и ногами, но страшно довольные.
Но спокойно вскрыть коробочку им не удалось и там — как только они принялись за дело и развязали ленточку, появилась ватага мальчишек из девятого дома. Этот дом служил когда-то общежитием для метростроевцев, и до сих пор люди жили там в коммуналках, по нескольку семей в малогабаритных, тесных квартирках. Его обитатели пылали прямо-таки классической, по Марксу, Энгельсу и Ленину, классовой ненавистью к жильцам из более благополучных и благоустроенных домов. Так вот, на пустыре откуда ни возьмись материализовалась пятерка малолетних хулиганов из метростроевского дома, ведомых всем нам хорошо известным конопатым Гошей, которого от тюремной решетки спасало только малолетство. Сразу же началась неравная схватка, и в пылу ее коробочка переходила из рук в руки, покуда Митя, изнемогавший от наседавшего на него противника, не решил, что лучше она не достанется никому, и не забросил ее в глубокую канаву, оставленную после себя строителями. И тут…
— И тут она как рванет! — В голосе Мити слышалось восхищение.
Младший добавил:
— Трах-тарарах — и в клочья!
Я казалась себе совершенно спокойной, но почувствовала, как на спине рубашка прилипла к голому телу — меня прошиб холодный пот. |