Вот так, незаметно для себя, он и забрел в комнату адептки, которую она оставила открытой.

Вот глупая девочка. Подобрала бродячего волка, испугалась, когда он показал зубы, впустила его обратно и даже не заперла дверь. Нет, это определенно не дочь Братиса. Нехорошо так думать о супруге уважаемого разведчика, но, думается Малкольму, дело было так.

Муж служит на границе, время напряженное, война и все такое. Не бывает дома неделями, каждый день рискует погибнуть, устает и срывается на семье. Молодая красивая супруга скучает дома. Без подруг, привычных развлечений, в сложном быту и постоянном страхе. И вдруг встречает демона. Может, из числа двойных агентов, может, даже из подчинения мужа. Заводит бурный, но скоротечный роман и беременеет. Затем отец ребенка погибает (или ему помогает рогатый муж), и Братис альтруистично признает ребенка, чтобы не омрачать доброе имя скандалом. А когда в дочери просыпается темная кровь, отправляет ее подальше, в столицу. И его даже не пугает поселить ее с ним, Малкольмом, настолько не хочется, чтобы все соседи знали об измене.

А может, все еще проще, и мать Аси до последнего лгала. Такие истории Малкольм тоже знал. Что обиднее: знать о предательстве сразу или когда измена вскрывается по достижении ребенком возраста созревания? Вопрос философский.

Задумавшись о перипетиях семейной жизни Вернеров, он не заметил, как подошел к кровати спящей девушки слишком близко. От нее приятно пахло жасмином после душа. Лунный свет, пробивавшийся сквозь неплотно прикрытые шторы, рисовал контуры лица Анастасии, придавая ее облику что-то сказочное, нечеловеческое. Хотя она и не была человеком. Но это ее совсем не портило.

Тролль спал тут же, приткнувшись к боку и свесив с края кровати нос. Асина рука лежала на его тельце, пригревая, и Ося явно наслаждался в объятиях временной хозяйки.

Анастасия вдруг приоткрыла глаза, и Малкольм не успел отпрянуть. Может, и хорошо, а то полез бы под кровать и застрял еще и там.

Но вместо того, чтобы испугаться, адептка слабо улыбнулась, протянула руку и погладила мягкую теплую шерсть.

– Хорошо, что ты пришел. Мне с тобой спокойнее.

Тут Малкольм обнаглел окончательно и полез на кровать.

Не будь он сейчас волком, от вида лезущего на кровать оборотня он бы озверел. Но что-то странное начисто стерло остатки разума и силы воли. Малкольм запрыгнул на постель под смех Аси и начал удобно устраиваться сбоку. Не в ногах, но и – чтобы не выгнали снова – не на подушке.

ХРЯСЬ!

С оглушительным треском у кровати подломились ножки.

– Бли-и-и-ин! – простонала адептка. – Малкольм меня убьет!

Проснувшийся Ося молча, но очень раздраженно на него посмотрел. И, возможно, Малкольму показалось, но еще и укоризненно покачал носом.

Зато теперь он может рассказывать друзьям, что, когда у него жила адептка, они вместе сломали кровать.

Жаль, что у него нет друзей.

* * *

Итог первого дня самостоятельной жизни: минус кровать, плюс собака. Со стороны кажется, будто вышли в ноль, но вряд ли у Малкольма будет такое же мнение.

С утра я зачем-то полезла под кровать, чтобы выяснить, получится ли починить ножки или хотя бы сделать вид, что они подломились не потому, что я потащила в постель всех животных сразу. Но вместо этого обнаружила странное. Изящные деревянные ножки как будто кто-то обгрыз в самом узком месте. Вряд ли они подлежат восстановлению. Неужели даже в этом районе водятся термиты? Я думала, их давно вывели практически отовсюду. И об этом тоже придется сообщить Малкольму. Ох, впереди еще два дня в одиночестве. Только бы дом устоял!

Ося куда-то ушуршал еще до того, как я проснулась. Пес спрыгнул следом и, пока я умывалась и причесывалась, зевал и потягивался. С тоской размышляя, что взять его себе ну никак не получится, я в очередной раз, пока грелась вода на кухне, кинулась примерять платья для дефиле.