Люба обернулась и хотѣла что-то сказать Плоскову, но мать пихнула ее въ спину и сказала:

— Иди, или, — не наговорилась еще. Ну, человѣчекъ нахальный! Вотъ ужъ въ душу-то влѣзаетъ! произнесла она про Плоскова, когда онѣ вышли на улицу. — Да ладно, влѣзай или не влѣзай ко мнѣ въ душу — все равно отъ меня тебѣ ничего не очистится. Нахалъ!

— Господи Боже мой! Вы даже простую услужливость учтиваго молодаго человѣка считаете за нахальство! вздохнула Люба.

— Не защищай, не защищай! Никогда тебѣ его не защитить.

Вернувшись съ дочерью домой, Дарья Терентьевна нашла и мужа дома. Онъ только-что вернулся изъ коммерческаго собранія, гдѣ игралъ въ винтъ.

— Ну, что? Какой тамъ народъ въ этомъ самомъ спектаклѣ играетъ? спросилъ онъ жену.

— Всякій. Кто съ бугорковъ, кто съ горокъ, но между ними и Корневъ.

— Корневъ? переспросилъ Андрей Иванычъ. — Ну, значитъ, всѣ Мукосѣевы будутъ на спектаклѣ, а будутъ Мукосѣевы, такъ пріѣдутъ и Ячменниковы, Аладьевы тоже будутъ. Они всегда компаніей ѣздятъ. Общество, стало, будетъ хорошее.

— Только изъ-за Корнева и позволяю Любѣ играть, а то увезла-бы ее съ половины репетиціи и ужъ больше никогда-бы ее туда не пустила. Ты знаешь, Андрей Иванычъ, я устроила такъ, что она въ одной пьесѣ съ Корневымъ играетъ.

— Да что ты!

— Ей-ей… И Корневъ былъ такъ съ ней любезенъ, водилъ ее подъ-руку, училъ, какъ нужно играть роль. Очень, очень былъ къ ней внимателенъ.

— Ну, что-жъ… Это хорошо.

— Что-жъ тутъ хорошаго? Вотъ ужъ совсѣмъ не интересенъ, отвѣчала Люба.

— Корневъ-то неинтересенъ? Хе-хе-хе… засмѣялся Андрей Иванычъ. — У отца его нѣсколько милліоновъ состоянія, а ты: не интересенъ!

— И вотъ она все такъ… подхватила Дарья Терентьевна. — Какой-нибудь голоштанный банковскій чиновничишко, въ родѣ этого Плоскова, такъ она — та-та-та, такъ передъ нимъ и лебезитъ, этотъ ей интересенъ, а про Корнева смѣетъ говорить, что онъ не интересенъ.

— Да вѣдь вы говорите про милліоны, а я про человѣка.

— Молчи. Дура и ничего не понимаешь. Конечно-же, тутъ ничего не можетъ быть серьезнаго съ Корневымъ, я объ этомъ и не думаю, но, все-таки, когда ты съ нимъ въ компаніи, ты на виду, да и вообще пріятнѣе быть въ аристократическомъ купеческомъ обществѣ, чѣмъ, Богъ знаетъ, среди кого.

— Вѣрно, вѣрно… прибавилъ Андрей Иванычъ. — Мукосѣевы, Ячменниковы, Анальевы, — всѣ они тоже актерствуютъ. А это, матушка, биржевые тузы. Познакомишься съ ними черезъ Корнева и тогда они могутъ перетянуть тебя въ ихъ кружокъ. А въ ихъ любительскомъ кружкѣ будешь играть, такъ это ужъ совсѣмъ хорошо.

— Да почему хорошо-то, почему? приставала Люба къ отцу.

— А ежели ужъ ты такъ глупа, что и этого не понимаешь, то ступай спать! строго сказала Дарья Терентьевна дочери и, въ свою очередь, отправилась въ свою спальню раздѣваться.

Андрей Иванычъ шелъ сзади Дарьи Терентьенны и бормоталъ:

— Все она отлично понимаетъ, а только любитъ поюродствовать и попротиворѣчить.

XIII

На вторую репетицію спектакля Дарья Терентьевна не поѣхала, у ней болѣла голова, а Любу отпустила одну, хотя и скрѣпя сердце и съ приличными наставленіями. — Ну, поѣзжай, сказала она. — Только Бога ради будь подальше отъ этого Плоскова. Ну, что онъ тебѣ!

— Да вѣдь нельзя-же, маменька, бѣжать отъ человѣка, какъ отъ чумы, ежели онъ въ одномъ со мной спектаклѣ играетъ. Такой-же актеръ-любитель, какъ и я, отвѣчала Люба.

— Бѣгать тебя никто отъ него не заставляетъ, а вѣдь у васъ сейчасъ какія-то хожденія подъ-руку начинаются.