— Голубки, совсѣмъ голубки…. Не хотители, голубки, вы полакомиться?

— Мерси… проговорила Люба, отрицательно покачавъ головой. — Что-то не хочется.

Поблагодарилъ и Плосковъ. Кринкина продолжала:

— Впрочемъ, идите, идите. Не буду прерывать вашего пріятнаго тетъ-а-тетъ… Воркующимъ голубкамъ созерцаніе другъ друга замѣняетъ все.

— Видите, Виталій Петровичъ, что уже объ насъ говорятъ, шепнула Плоскову Люба, когда они оставили за собой Кринкину и Дышлова.

— А пускай говорятъ. Что-жъ изъ этого? Въ моихъ къ вамъ чувствахъ я не скрываюсь.

— А надо скрываться, потому ежели это дойдетъ до маменьки, она не позволитъ мнѣ и въ спектаклѣ играть.

— Но вѣдь и нужно-же, чтобы когда-нибудь дошло, замѣтилъ Плосковъ.

— Ахъ, нѣтъ, нѣтъ. Это невозможно. Увѣряю, васъ, что тогда конецъ моему актерству и вы перестанете меня видѣть.

Плосковъ и Люба пришли въ уголъ зала.

— Сядемте, Любовь Андреевна, сказалъ онъ.

— Зачѣмъ-же мы будемъ здѣсь-то сидѣть? Пойдемте лучше туда, гдѣ всѣ, отвѣчала она, однако сѣла.

Плосковъ помолчалъ и сказалъ:

— Я, Любовь Андревна, уже открылъ вамъ свои чувства, но еще не знаю, скрѣплены-ли они взаимностью. Любители вы меня, Любовь Андревна?

Люба отвѣчала не вдругъ.

— Можетъ быть и люблю, но вѣдь ничего изъ этого не выдетъ… пробормотала она.

— Я съ серьезными намѣреніями. Я хочу просить вашей руки.

— И ни къ чему это не поведетъ. Маменька и такъ-то рветъ и мечетъ, когда я съ вами.

— Но я хотѣлъ поговорить съ вашимъ папашей, открыться ему. Онъ, кажется, человѣкъ разсудительный и съ сердцемъ.

— И маменька съ сердцемъ, но она ищетъ мнѣ жениха богатаго.

— Позвольте… Но вѣдь и я-же не бѣденъ. Я уже говорилъ вамъ объ этомъ. На свое жалованье я живу прилично, вы будете жить прилично на ваше приданое. Вотъ это-то я и хочу при объясненіи высказать вашему папашѣ. Я упаду ему въ ноги, буду молить, чтобы онъ уговорилъ вашу мамашу.

— Во-первыхъ, онъ уговаривать не станетъ, а во-вторыхъ, вашу мамашу и уговорить нельзя. Вы не знаете мою мамашу. Нѣтъ, нѣтъ, вы этого не дѣлайте!

— Но Боже мой, что-же я долженъ тогда предпринять! Я жить безъ васъ не могу.

— Погодите. Просто погодите.

— Но что-же можетъ выйти хорошаго, ежели я буду ждать.

— Можетъ быть что-нибудь и выдетъ.

— Вы сами-то, Любовь Андреевна, готовы выйти за меня замужъ? допытывался Плосковъ.

— Конечно-же, да, но что-же дѣлать, ежели это невозможно!

Плосковъ помолчалъ и сказалъ:

— Попробуемте все-таки обратиться къ сердцу вашихъ родителей. Упадемте имъ въ ноги, будемъ просить, молить.

— Васъ выгонятъ изъ нашего дома, а меня никуда одну пускать не будутъ.

— Но вѣдь это-же ужасно.

— Потому я васъ и останавливаю, что будетъ ужасно.

Плосковъ опять помолчалъ и спросилъ:

— А обвѣнчаться тайно отъ папаши и мамаши?..

— Что вы, что вы! Да развѣ это можно?! испуганно заговорила Люба.

— Отчего-же?.. Вѣдь люди это иногда дѣлаютъ.

— Нѣтъ, нѣтъ… Оставьте.

— Да вѣдь я говорю, что это въ крайнемъ случаѣ. Есть люди, которые намъ въ этомъ помогутъ. Смотрите, какая милая женщина Кринкина… Она съ удовольствіемъ поможетъ.