|
— Сѣрныхъ спичекъ нѣтъ, такъ ножницы есть, ножикъ… Тутъ вѣдь не такъ отъ любви, какъ отъ озорничества. Дарья Терентьевна тряслась, какъ въ лихорадкѣ. Андрей Иванычъ и самъ струсилъ и отправился требовать, чтобы двери были отворены. — Отвори, Люба! Что это за безобразіе на ключъ одной запираться! кричалъ онъ. Отвѣта не послѣдовало. — Батюшки! Да ужъ жива-ли? Она не отвѣчаетъ! взвизгнула Дарья Терентьевна. — Отвори, говорятъ тебѣ, не дѣлай скандала! А то я велю двери съ петлей снять! продолжалъ Андрей Иванычъ. — Можете, что хотите дѣлать… послышался голосъ Любы. — Жива… перевела духъ Дарья Терентьевна. — Конечно-же жива… пробормоталъ Андрей Иванычъ, и самъ обрадовавшись, что услыхалъ голосъ дочери, сталъ ее уговаривать:- Пусти-же меня переговорить съ тобой. Я хочу переговорить… Ты вѣдь не такъ меня поняла, когда я говорилъ съ Плосковымъ. Щелкнулъ замокъ. Люба отперла дверь, но когда отецъ и мать вошли въ комнату, она бросилась на постель и отвернулась къ стѣнѣ. Андрей Иванычъ тотчасъ-же вынулъ ключъ изъ замка и спряталъ его въ карманъ. — Ты не такъ меня поняла, сказалъ онъ. — Я вѣдь Плоскову въ окончательной формѣ не отказывалъ, а сказалъ только, что надо подождать. — Чего-же ждать-то? Вѣдь мнѣ ужъ двадцать-первый годъ, послышался отвѣтъ Любы. — Ну, такъ что-жъ изъ этого? Окажите на милость какая старуха! И наконецъ, мы вѣдь его еще не знаемъ. Что онъ такое? Кто онъ такой? Андрей Иванычъ всячески хотѣлъ смягчить свой отказъ, но Дарья Терентьевна перебила мужа. — Какъ не знаемъ? Все знаемъ, проговорила она. — Самъ-же ты разсказывалъ намъ, что давно знаешь его отца-маклера, справлялся и сколько этотъ Плосковъ жалованья получаетъ въ банкѣ, а просто онъ не пара ей. Ну, посуди сама, Любушка, какая это для тебя пара? Развѣ это партія! Вѣдь ты дѣвушка не бѣдная, мы, выдавая тебя замужъ, хотимъ наградить хорошо, а тутъ ни съ того ни съ сего за человѣка, у котораго ни кола, ни двора. — Да вѣдь наградить-то меня все-таки хотите… Вотъ когда наградите, тогда и будетъ у него колъ и дворъ, сквозь слезы отвѣчала Люба. Отецъ подошелъ къ ней, дотронулся до нея рукой и сказалъ: — Успокойся. Перемелется — все мука будетъ. Встань, умойся и пойдемъ пить чай. Къ чаю, однако, Люба не вышла. Дарья Терентьевна сама снесла ей чашку чаю съ булками и поставила на столъ, но Люба не прикоснулась къ чаю. Въ домѣ сдѣлалось уныніе. Андрей Ивановичъ хотѣлъ послѣ чаю ѣхать въ клубъ, такъ какъ его ждали тамъ на партію винта, но не поѣхалъ. Онъ бродилъ по комнатамъ и отдувался. Ему попался черный котъ привезенный Плосковымъ, тоже бродившій по комнатамъ и приглядывавшійся къ новому мѣсту. Битковъ съ сердцемъ пнулъ его ногой. Часовъ въ одиннадцать вечера у Битковыхъ, по заведенному порядку, ставили на столъ холодный ужинъ. Люба не вышла и къ ужину. Пришлось ложиться спать. Передъ отправленіемъ въ спальню, Дарья Терентьевна зашла въ комнату дочери. Люба не спала, лежала съ отрытыми глазами, все еще заплаканными, и съ носовымъ платкомъ въ рукѣ, но при входѣ матери отвернулась къ стѣнѣ. — Какъ это хорошо поступать такъ съ матерью, которая отъ тебя души въ себѣ не чаетъ и хлопочетъ о твоемъ-же благѣ! сказала она, стараясь вызвать Любу на разговоръ, но та молчала. — Прощай… Я спать иду… Отвѣта не послѣдовало. Дарья Терентьевна молча перекрестила ее и удалилась. Ночью Дарья Терентьевна спала тревожно и, просыпаясь, раза три ходила въ комнату дочери. Въ первый разъ она нашла дочь читающею книгу въ постели, два другіе раза уже спящею. Дарья Терентьевна оба раза замѣтила, что дочь бредила. Плохо спалось и Андрею Ивановичу. — Ну, что? спросилъ онъ жену, когда та вернулась въ спальню. |
