Винс, помощник миссис Бун, заглянул к Тео:

— Слушай, съезди в канцелярию суда! Это надо подать до пяти часов и зарегистрировать сегодняшним числом.

Винс бросил на стол файл с документами по разводу, который вела миссис Бун.

Тео вскочил:

— Сейчас съезжу!

— Вот спасибо, — обрадовался Винс и скрылся за дверью.

Тео мало что любил больше, чем поездки в окружной Страттенский суд — он готов был мчаться туда под любым предлогом. Мальчик потрепал Судью по макушке, пообещал скоро вернуться, схватил файл и побежал к велосипеду.

Здание суда было самым большим в Страттенберге — и самым внушительным. У входа высились толстые колонны, к которым вели длинные широкие ступени. Оставив велосипед у стойки, Тео побежал вверх по лестнице. Обычно в вестибюле толпились юристы, полицейские и работники суда, но Тео по опыту знал, что в пятницу здесь никого не бывает. Его мать часто жаловалась, что в пятницу после обеда судью не застать, а Айк говорил, что в пятницу юристы потихоньку смываются в свои излюбленные бары восстанавливать силы после трудовой недели.

Пробежав через пустой холл, Тео поднялся на третий этаж, в суд по делам семьи и брака, где секретарем работала его тайная любовь, красавица Дженни. Он бы на ней женился, не будь Дженни замужем и в интересном положении.

— Здравствуй, Тео, — улыбнулась она, и ее кроткие голубые глаза засветились. Тео залился краской и подал папку:

— Здравствуйте, Дженни. Можно зарегистрировать сегодняшним числом?

— Классная фотография у тебя в газете, — сказала секретарша, разбирая бумаги. Тео любовался ею из-за высокой стойки ресепшена.

— Спасибо.

— Как Судья?

— Поправляется. Еще в бинтах, но вполне живой.

— Я слышала, этих негодяев утром выпустили из тюрьмы.

— Да, — подтвердил Тео. — Их адвокат подала апелляцию и добилась освобождения, но они свое еще отсидят.

— Надеюсь, — сказала Дженни, штампуя документы. — Сейчас все зарегистрирую.

— Спасибо. До свидания.

На этом можно было и уходить, но Тео, как всегда, прирос к полу, не в силах отвести от Дженни глаз.

— Пока, Тео, — улыбнулась она. — Береги собаку.

— Непременно.

Тео вышел из канцелярии с бьющимся сердцем — при виде Дженни у него каждый раз учащался пульс. По пути он заглянул в зал суда Генри Джентри, самый большой и парадный, и с удивлением увидел, что там темно и пусто. Тео спустился по лестнице, поглядывая на большие портреты покойных судей, но по пути к выходу его кто-то окликнул. Обернувшись, мальчик увидел смутно знакомого человека лет сорока, лохматого и бородатого, в видавших виды кроссовках.

— Я Норрис Флэй из «Газеты», — сказал, подходя, мужчина. Флэй явно был из тех, кто считает несерьезным подавать руку тринадцатилетнему, вот он и не подал. Тео, глядя на него снизу вверх, спросил:

— Как поживаете?

— Хорошо, а ты?

— Замечательно.

— Есть минута?

Вообще-то было уже без десяти четыре, и Эйприл вот-вот подойдет к «Замороженным йогуртам Гуффа». Выросший в семье юристов, Тео с материнским молоком впитал недоверие к репортерам, чья работа — разнюхивать и предавать гласности то, о чем люди предпочитали бы умолчать. Родители Тео соблюдали неписаное правило неприкосновенности частной жизни обратившихся к ним людей, и мальчика поражало, как иногда по телевизору адвокаты азартно выбалтывают пикантные подробности дел своих клиентов. В старом добром «Бун энд Бун» порядки были иные.