Обстановка в студии становилась нервной, как и на концертах в «Юбилейном». У здания Академической капеллы, где проходила запись, вечно толпились поклонники. Входные двери не закрывались, вахтёр отлучался попить пивка, а в здании не было ни охраны, ни списка гостей. Романтичные русалки вились вокруг барабанщика Пети и путались под ногами. Аппаратура регулярно ломалась, Борис частенько вспыхивал, Сева напрягался, да и остальные музыканты часто раздражались.

Это не афишировалось, но сессия прошла в полувоенном положении. По одну сторону от линии фронта находился Всеволод Гаккель, по другую – остальные ветераны «Аквариума».

«Возможно, у меня тогда был синдром, который соответствовал какому то психическому отклонению, – признавался Гаккель. – И насмехаться надо мной начинали все. Это не была реакция какого то одного человека. Я обострённо реагировал, когда реагировали на меня. Это была моя защитная реакция, моё собственное замыкание, которое напоминало шизофрению. Наверное, есть медицинское определение, и какой то конкретный синдром соответствует такому состоянию».

«Было очень тяжело – Гаккель то приходил, то уходил, – рассказывал Борис. – Я периодически заманивал его обратно, потому что было жалко: группа то хорошая. “Ну давай ещё раз попробуем!”… Суть конфликтов на “Равноденствии” состояла в том, что Дюша и Сева не очень чисто пели. На ровном месте они начинали орать друг на друга, и дело доходило чуть ли не до драки – вместо того, чтобы заранее выучить свои партии».

Пик конфронтации пришёлся на композицию «Партизаны полной луны». Записывались сразу после обеда, но по факту ничего не получалось. В итоге Всеволод Яковлевич не выдержал и выпалил в лицо Гребенщикову: «Как ты можешь предполагать, что мы это сделаем, не имея времени на репетиции?»

По версии виолончелиста, после его вокального дубля Дюша, Титов и БГ начали вповалку хохотать. Смеялись долго, без тормозов и без пауз. Тогда взбешённый музыкант сунул виолончель в брезентовый чехол и выбежал из студии – прямо на мостик через канал Грибоедова. Фактически этот поступок означал уход Гаккеля из группы.

«Я находился в идеальном расположении духа и безошибочно знал, что именно я делаю, – объяснял мне Гаккель. – Я не связываюсь с идиотизмом… К сожалению, после восемнадцати лет опыта я всё дальше ухожу от этого детектора. Но в то время я абсолютно точно знал, что это – единственный правильный путь, по которому мне следует пройти».

Любопытно, что, когда альбом готовился к переизданию, Жене Гапееву всё таки удалось найти в архивах «Мелодии» заповедные исходники – широкие километровые плёнки. И после их прослушивания кое что стало понятно. До этого автору казалось, что звукорежиссёр «Равноденствия» – случайно или специально – отрицал все земные законы звукозаписи. Но, как выяснилось, это было жестоким заблуждением. Гапеев утверждает, что в конечном результате виноваты не музыканты или звукорежиссёры, а устаревшие советские ГОСТы и особенности финальной обработки звука. Не скрою, меня его монолог впечатлил – местами он тянул на научное открытие.

«В студии стояла допотопная аппаратура, в которой не применялись системы шумопонижения, – терпеливо разъяснял ситуацию звукореставратор “Отделения ВЫХОД”. – На этой сессии использовалось много струнных инструментов, и если просто записывать ансамбль, то на плёнке постоянно будет что то шипеть. На самом деле Гурджи нормально всё зафиксировал, но на записи в геометрической прогрессии росли шумы. Я думаю, что в конце их решили “пригасить” и срезали все верха. Или включили фильтры плюс аналоговые шумодавы – и звук резко просел».

Несмотря на то что Гребенщиков охарактеризовал работу на «Мелодии» как «полный кошмар», многие поклонники восприняли пластинку восторженно.