– Концерт несло вперёд, без тормозов и привязей, а группа сметала всё на своём пути и, видимо, смела что то не то. Фагот в свете прожекторов направлял в зал свой чудо инструмент, и партер стонал в ожидании орудийного залпа. Все вокруг просто свихнулись!»
Говорят, что меломаны били в зале стёкла, а в центре города начались стихийные волнения. Организатор по имени Карлис под шумок попытался скрыться с деньгами (успешно), а пьяный в хлам Женя Губерман решил отцепить от поезда, идущего в Вильнюс, последний вагон (не очень успешно).
Позднее, расстроенный актом железнодорожного вандализма, Борис признавался: «Я продолжаю прекрасно относиться к Губерману, но больше с “Аквариумом” он работать не будет. Какие то альянсы у нас получаются, а какие то – нет. Человек выкидывает себя из группы, сам того не замечая. Поэтому мы остаёмся вчетвером: Дюша, Сева, Файнштейн и я».
Тем не менее «Аквариум» выступил с Губерманом ещё несколько раз, шокируя зрителей оголтелым панк роком, а также чёрным кимоно и позолоченными пуантами на ногах у Гребенщикова. Всё это визуальное великолепие было куплено в магазинчике торгующем театральной утварью. Этот момент был крайне важен – Борис всегда уделял много внимания концертному облику, дотошно изучая оформление альбомов Дэвида Боуи, и в частности провокационный имидж «измождённого Белого Герцога».
Я помню, как фри джазовый саксофонист Сергей Летов рассказывал, что перед одним из концертов заметил в руках у лидера «Аквариума» аккуратный свёрток с джинсами – такими же, какие были надеты на нём. Перехватив удивлённый взгляд столичного авангардиста, Борис пояснил: «Ну не могу же я выходить на сцену в той же одежде, в которой хожу по улице!»
«Самым доступным клавишным инструментом тогда был гэдээровский электроорган Vermona, на котором играли все, поскольку ничего другого не было, – вспоминал в беседе со мной Сева Гаккель. – Особое усердие проявлял Дюша, который, впрочем, делал это зря. Он неплохо играл на рояле, но игра на органе требует другой атаки и определённого навыка. Помню, что, наткнувшись за кулисами какого нибудь Дома культуры на ненастроенный рояль, Дюша тут же заявлял, что будет на нём играть, и требовал, чтобы его немедленно подзвучили. Зачастую в этом не было ни нужды, ни лишнего микрофона, и вообще это был кромешный ад».
В ту пору немалое количество сейшенов было сыграно группой в малом зале ДК Ленсовета, горном институте и ДК Крупской.
«Практически на всех концертах нам приходилось “биться”, – утверждал лидер “Аквариума”. – К примеру, Майк со своим “Зоопарком” бился по своему, а мы бились по своему. Но это всегда была борьба. И она всегда приводила к очень хорошим результатам, потому что, во первых, возникала боевая закалка, а во вторых, мы были вынуждены подтягиваться и делать что то всё лучше и лучше».
Начинались восьмидесятые, и Гребенщиков понимал, что помощи в продвижении группы ждать неоткуда. Поэтому отчасти Борис сделал ставку на своих столичных друзей: Троицкого, Липницкого, Макаревича, Агеева, Смирнова. Именно в тот период Борис написал многостраничный манифест, который назвал «Правдивая автобиография Аквариума». По сути, это был первый пресс релиз в истории отечественного рока. Позднее он был опубликован в машинописном журнале «Зеркало» и сопровождался подзаголовком «История “Аквариума”, предвзято изложенная мною (который далее из скромности упоминается как БГ) при боли в зубе (или в вагоне электрички) – посему часто невнятная, но максимально правдоподобная».
Этот документ достоверно запечатлел неровную эволюцию ансамбля – со времён «Искушения святого Аквариума» и до фиксации новейших источников вдохновения. Гребенщиков с безупречной честностью перечислял всех, кто повлиял на музыку группы, – от Лу Рида и Фрэнка Заппы до Боба Дилана и Брайана Ино. |