– Не такой уж я и дух, – проворчал Кода. – Не больше, чем сам киммериец. Что у людей за способ выражаться! Сами бы подумали, прежде чем изрыгать подобные глупости: «дух земли»! Ну какой у земли может быть «дух»? Разве что пузыри, что вздуваются в болотах, но лично я против подобного сравнения, ибо эти пузыри дурно пахнут!

– Ты сам дурно пахнешь, – сказал Конан.

– Только когда сержусь, – Кода поднял вверх палец и устремил на человека гневный взор. – Только в этих случаях. Любезный граф Дуглас, я счастлив познакомиться… и прогуляться по крепости… Вообще-то я очень грозный демон, но в здешнем климате совершенно немыслимо… ап-чхи!

Дуглас, не веря собственным глазам, протянул руку и снял капюшон с головы Коды. Он уставился на оттопыренные большие уши, на лохматую мордочку и огромные чуть раскосо посаженные коричневые глаза гнома.

– Не может быть! – прошептал Дуглас.

– Почему же? – Конан усмехнулся. – Вот такой он. Тот самый. Который, по словам некоего Дартина, превращался в смертоносный смерч и крушил врагов…

– Я, кстати, могу сокрушить! – сообщил Кода хрипло. – Пусть не расслабляются!

– Я горжусь нашим знакомством, Кода, – искрение произнес Дуглас. – Для меня великая честь принимать у себя настоящего пустынного гнома.

Конан фыркнул, однако от замечаний воздержался.

Устройство замка Мак-Гроганов всецело увлекло киммерийца. Лабиринт стен представлял собой множество хитроумных ловушек для врагов, буде те когда-либо сумеют прорвать первую линию обороны. Те, кого не остановят потоки горячей смолы, изливаемой с крыш, окажутся в темных проходах между двумя стенами. При этом изучить план лабиринта невозможно: стены снабжены воротами, которые могут быть заложены или отворены по желанию осажденных. Таким образом, вчерашний план лабиринта устаревает по сравнению с сегодняшним. Одни ворота замуровываются, другие открываются. Спустя день открываются уже новые двери, а прежние оказываются запертыми. Это позволяет осажденным совершать вылазки, не боясь, что враг воспользуется уже известными ходами и предпримет ответное наступление.

– Превосходно! – заключил Конан, когда прогулка завершилась. – Скажи мне только одно, граф Дуглас: для чего все это великолепие, если твой отец не ведет никаких войн – да и вообще в Аквилонии царит относительное спокойствие?

– Но здесь не всегда было так спокойно, – удивился вопросу Дуглас. – И не всегда будет, надо полагать. Затишья всегда сменяются бурями.

– Подданные любят твоего отца, – продолжал Конан.

– Мой отец говорит, что любовь подчиненных – наилучшие стены, какие только могут оградить властителя, – подтвердил юноша.

– Ты разделяешь его мнение?

– Целиком и полностью.

– Ты прав… Да, я восхищен и поражен вашим замком, – киммериец задумчиво оглядывался по сторонам, как бы стараясь запомнить все увиденное. – Надеюсь, когда-нибудь я сюда вернусь – как друг, разумеется, потому что врагам здесь делать нечего.

– Ты собираешься уходить? – встревожился Дуглас.

Конан пожал плечами.

– Насколько я понимаю, моя служба у Гэланта закончена. Он расплатился со мной сполна и теперь намерен остаться в гостях у твоего отца на некоторое время. Ему требуется записать песни и составить новые стихи, а кроме того – переработать обе версии о грозном пустынном духе: ту, что поведал ему Дартин, и ту, что рассказал ему я…

– Кстати, я тоже кое-что сообщил нашему другу сказителю, – вставил Кода своим сиплым голосом.

Оба молодых мужчины повернулись в сторону пустынного духа.