– Потому что ты бессердечный, – упрекнул его Гэлант. – Ты смотришь на людей холодными глазами.

– Благодаря чему до сих пор жив.

– Если видеть жизнь глазами любви и сострадания, то… – начало было Гэлант, но Конан перебил его:

– Наша судьба неведома нам, но искушать лишний раз богов не следует. Что ты знаешь об этой девушке?

– Только то, что она одинока, что она страдает…

Конан безнадежно махнул рукой и прекратил всякие возражения, но передвинул ножны так, чтобы можно было в любой момент выхватить меч или кинжал.

Пустынный Кода, как выяснилось чуть позже, вполне разделял опасения своего друга.

– Мне она не нравится, – шептал гном. – Она странная.

– Мы все здесь странные, – проворчал Конан.

– Но она – в особенности. Почему она бродит в одиночку по дорогам Аквилонии?

– Вероятно, нищенка.

По приказанию Гэланта, Меркон зажег в заброшенной таверне лампы и разложил на столе припасы путешественников. В очаге тщетно пытался раздуть огонь Вендо. Дрова отсырели и не хотели заниматься. Помещение наполнилось дымом, тощий Вендо душераздирающе кашлял, стоя на коленях возле очага, так что в конце концов Гэлант велел ему прекратить бесполезное занятие и садиться к столу.

– Будем согреваться дружеской беседой, – объявил сказитель.

Беседа, впрочем, в подобных условиях не клеилась. К ночи дождь усилился, крупные капли вовсю лупили по крыше, как будто намереваясь проломить ее. Девушка Гаусина сидела на краю стола очень тихая и помалкивала, рассматривая своих новых знакомцев широко раскрытыми блестящими глазами. Конану казалось, что в полумраке они странно светятся.

Гэлант попробовал было завести песню, но в этой таверне голос звучал на удивление плохо. Воздух как будто поглощал любые звуки.

Наконец путники стали устраиваться на ночлег: они расстелили плащи на полу, улеглись, прижавшись друг к другу, и вскоре Гэлант, а вслед за ним и Вендо захрапели. Меркон спал тихо, беззвучно.

Конан остался бодрствовать. Гаусина подсела к нему. Она приблизилась так бесшумно, что киммериец не столько услышал ее, сколько почувствовал близость второго человеческого существа. Кода, прятавшийся у Конана под плащом, тихонько зашипел.

– Ты мне не доверяешь, – сказала Гаусина.

– У меня нет оснований доверять человеку, который не оставляет следов на пыльном полу, – ответил Конан.

Гаусина вздрогнула.

– Ты был единственным из всех, кто обратил на это внимание.

Конан пожал плечами.

– Мне неплохо платят за такую наблюдательность.

– Полагаю, дело не только в оплате… – Девушка слабо улыбнулась. Теперь Конан отчетливо видел, как светятся ее глаза. Бледно-зеленым цветом, как болотные огоньки.

– Кто ты такая, Гаусина? – спросил он шепотом. – Если ты не замышляешь зла, то откройся мне – я попробую тебе помочь. Но если ты меня обманешь и окажется, что и эта непогода, и твое присутствие здесь – часть одного злодейского замысла, то берегись! Кем бы ты ни оказалась, я сумею расправиться с тобой.

Девушка некоторое время молчала, как будто соображая – можно ли довериться этому варвару. Он и притягивал ее, и отталкивал. Рослый, как все северяне, он обладал странной животной силой и вместе с тем, как ей представлялось, был наделен недюжинным умом. Большую ошибку совершил бы тот человек, который не разглядит за варварской внешностью хитрости и проницательности.

Наконец Гаусина заговорила:

– Это все моя мать и братья. Я имею и виду – дождь, град, ветер… Это все из-за них.

– Где они? – спросил Конан.