Примите заверения…

– Резковато, – прокомментировала Жюли. – Обвинять нас в… Поверить не могу. Тон просто возмутительный. Как это восприняла Глория?

– О ней-то я и хотела поговорить. Письмо доконало вашу сестру. Председательша перешла границы…

– Ее подбили так называемые подруги Глории, – с презрительной гримасой произнесла Жюли. – Эти милые богачки ничем не лучше охотников за скальпами. Петушиные бои и схватка двух престарелых звезд одинаково азартны. Возможно, Кейт или Симона даже принимают ставки на исход поединка. Ты сказала, письмо «доканало» мою сестру. Что ты имела в виду?

– Ей совсем плохо. Это не мое дело, но вам обеим следовало бы отправиться в настоящий санаторий. Недели через две-три шум утихнет.

– Ты с ней об этом говорила?

– Нет.

– Вот и хорошо, я сама все устрою.

Момент настал… Жюли позвонила сестре.

– Впусти меня. У меня к тебе важный разговор…

– Ладно…

Жюли едва узнала голос Глории. Может, нет нужды форсировать события? «Придется. Не из-за нее – из-за меня самой».

В комнате горело только бра, и лежавшая в кровати под балдахином Глория оставалась в тени. Ее лицо, еще совсем недавно такое свежее, гладкое и счастливое, сморщилось, как чудом задержавшееся на ветке осеннее яблоко, в глазах читались страх и недоверие. Жюли протянула к ней руку, и Глория инстинктивно отпрянула.

– Ну-ну, не волнуйся так, – примирительным тоном произнесла Жюли. – Я узнала об «ультиматуме» мадам Жансон и нахожу его совершенно недопустимым.

– Сядь, – прошептала Глория, – ты выглядишь усталой. Как и я… Это ведь не ты выкинула номер с телевизионщиками?

– Нет.

– Клянешься?

– Перестань ребячиться! Ну хорошо, клянусь.

– А я думала на тебя. Ты выставила себя Золушкой, а меня… С твоей стороны это было не слишком…

От плаксивого тона сестры у Жюли заломило зубы – она ненавидела выяснять отношения.

– Забудем все эти глупости, – властным тоном произнесла она. – Джина…

– Никогда больше не произноси при мне это имя, умоляю тебя! – Глория едва не задохнулась от гнева. – Так что ты хотела сказать?

– Что, если нам… исчезнуть?

– Ты рехнулась? Зачем нам исчезать? Я заболела совсем не из-за телевизионщиков.

– Конечно, нет. Выслушай меня спокойно. Тебе вот-вот исполнится сто лет, мне – девяносто.

– И что с того?

– Мы можем умереть в любой момент. Взгляни на вещи трезво, Глория. Малейший пустяк выводит нас из равновесия, но «набег» журналистов ничего не значит.

– И тем не менее ты не упустила случая устроить «душевный стриптиз».

– Я всего лишь назвала свою жизнь несладкой… Но дело не во мне. Скажи, что мы оставим после себя?

– Нашу музыку, записи…

– Какие записи? Старые виниловые пластинки на 78 оборотов, которые никто больше не слушает? Не смеши меня! Джина – другое дело. Она снималась в кино, а фильмы лучше выдерживают испытание временем.

– Это так, – согласилась Глория. – Ты что-то придумала?

– Возможно… Музей, надпись на камне…

Глория вздрогнула.

– Надгробная доска? Какой ужас!

– Ты неправильно поняла. Я говорю о доске с памятной надписью. Чтобы прочесть ее, люди задирают голову.

– Не понимаю.

– Мемориальная доска.

– А-а-а…

Взволнованная Глория прижала кулачки к груди.