– Ты опаздываешь.

– Мама знает? – спросила Элиза у брата.

Джон Брэдстрит Скайлер, двенадцати лет, мрачно кивнул. Было решено, что будущий наследник слишком юн для балов. Обиженный на то, что его вместо взрослых развлечений отправили к малышам в детскую, он не скрывал недовольства беспечностью Элизы.

Филипп Иеремия, девяти лет, потеснил брата в проеме двери и потянул Элизу за юбки, приглашая поиграть. Четырехлетняя Ренсселер, ликуя, протянула к ней липкие от меда ручонки. Малютка Корнелия гулила на руках у няни, желая присоединиться к веселью.

Элиза рассмеялась, взяла младшую сестру на руки и расцеловала в обе щеки.

– У меня все платье теперь будет липким из за вас, – сказала она детям, которые кружили вокруг нее. – Ну хорошо, быстро пробежимся по комнате один разочек. Поймайте меня, если сможете!

В детской она была любимой гостьей, поскольку единственная из старших сестер не чуралась повозиться с младшими на ковре или сыграть в догонялки. И теперь она, к радости ребят, разочек оббежала с ними вокруг камина в детской, прежде чем кинуться наверх и нырнуть в свою комнату, единственную в доме, где все еще не горел свет. Но и здесь Дот уже зажигала свечи в канделябрах на стенах и письменном столе.

Элиза рухнула прямо в середину кровати, не задев ни одного из столбиков балдахина.

– Я справилась!

– Мисс Элиза, постыдились бы, – пожурила ее Дот.

Крепко сбитая женщина среднего возраста, Дот когда то была кормилицей сестер, и многие годы близости к подопечным позволяли горничной держать себя с ними достаточно – можно даже сказать, излишне – вольно.

– Ваши сестры уже готовы, а вы выглядите так, словно весь день носились по полям. – Она распахнула гардероб и зарылась в ворох висящей внутри одежды. – У нас мало времени!

И только тогда Элиза заметила стоящий в углу комнаты манекен, облаченный в бальное платье. У нее перехватило дыхание. Платье – глубокого винного цвета с нежно зелеными нижними юбками из парчи – было безусловно роскошным. Однако сейчас его широкие юбки нелепо обвисли без поддержки кринолина, который Дот, как раз закончившая поиски в гардеробе, держала в руках.

Элиза изо всех сил пыталась разобраться в хитросплетении обручей и лент кринолина, напоминающего, скорее, конскую сбрую, нежели деталь дамского наряда.

– Но я же говорила маме, что не хочу вычурное платье, – простонала она. – Нам, в тылу, не следует наряжаться как павлины, когда солдаты, сражающиеся за нашу свободу, одеты в лохмотья.

Дот пожала плечами.

– Но платье то уже здесь. И вы не просили вашу мать шить его. – Женщина тут же сдавленно хихикнула. – К тому же вряд ли наши мальчики надели бы такое в бой.

Элиза нахмурилась, не желая признавать поражение.

– Это неправильно. Целый год я убеждала всех дам Олбани тратить меньше на свои наряды, чтобы собрать денег на нужды армии. И если сегодня надену таки дорогое платье, они признают меня лицемеркой.

– А если вы его не наденете, – вставила Дот, – мать вас живьем съест. – Тут она схватила свободный конец ленты, стягивающей лиф платья Элизы, и резко дернула.

Девушка скользнула с кровати, подальше от горничной.

– И этот оттенок намного, намного ярче, чем допустимо при моем цвете лица. Я буду похожа на перезревший персик.

– Немного пудры – и готово, – практично заметила Дот, снова взявшись за ленты лифа.

Элизу уже трясло от злости.

– Мама – такой манипулятор! Она же знает, что это противоречит всем моим принципам! И ей не следовало тратить столько денег на платье, когда финансы семьи находятся в столь плачевном состоянии.

Дот спрятала улыбку, которую Элиза и так вряд ли бы заметила, поскольку не сводила глаз с платья.