– У вас нет коробки или чего‑нибудь в этом роде?

Не дожидаясь ответа, он расстелил на столе три бумажные салфетки, высыпал туда целую корзинку венских булочек и старательно упаковал их, даже завязав края салфеток изящным узлом, словно собирался сделать кому‑то подарок. Затем, обращаясь к изумленному портье, пояснил:

– Это на обед. Столько дел, никогда не знаешь, будет ли время сходить поесть…

Было полвосьмого утра.

Камиль вошел в зал для проведения семинаров, где временно расположился Луи. Он допрашивал горничную, которая обнаружила тело Алекс, – женщину лет пятидесяти с бледным усталым лицом. Она сделала уборку после ужина и ушла домой, но уже в шесть утра ей пришлось снова явиться на работу для новой уборки – так иногда случалось из‑за нехватки персонала. Сейчас она, сутулясь, грузно сидела на стуле.

Обычно она заходила в номера уже ближе к полудню и всегда стучалась – потому что иначе можно увидеть такие сцены… Она бы рассказала, какие именно сцены, но присутствие маленького полицейского, который вошел в середине допроса, отчего‑то ее смущало. Он ничего не говорил, просто стоял, сунув руки в карманы пальто, которого так и не снял, – кажется, он был болен, его знобило. Сегодня утром получилось так, что она ошиблась номером, – у нее на листке значился номер 317, клиент в это время уже отсутствовал, и она могла убраться без помех.

– Но написано было так неразборчиво… и мне показалось, что это номер триста четырнадцать.

Она сильно нервничала – ей хотелось доказать, что эта история не имеет к ней никакого отношения. Она тут совсем ни при чем.

– Если бы номер был написан как следует, ничего бы не случилось.

Чтобы ее успокоить, Луи положил свою изящную руку с ухоженными ногтями ей на запястье и слегка прикрыл глаза – поистине порой у него были манеры кардинала. Впервые с того момента, как она по ошибке зашла в номер 314 вместо 317‑го, собеседница осознала, что этот досадный промах, о котором она все это время не переставала твердить, ничего не значит по сравнению с тем печальным фактом, что молодая женщина покончила жизнь самоубийством.

– Я сразу поняла, что она мертва.

Она замолчала, подыскивая слова, – ей уже доводилось видеть трупы. Но все равно, каждый раз это неожиданно, каждый раз выбивает вас из колеи…

– Меня как громом поразило!

Она инстинктивно прижала руку ко рту при одном только воспоминании. Луи всем своим видом выражал сочувствие. Камиль ничего не говорил, смотрел, ждал.

– Красивая девушка… Она выглядела такой живой…

– Когда вы ее нашли, она выглядела живой?

Это первый вопрос, который задал Камиль.

– Ну, то есть… не то чтобы… не знаю, как лучше сказать…

Поскольку оба полицейских молчали, горничная вновь сбивчиво заговорила: она вошла, она хотела как лучше, хотела выяснить, нельзя ли что‑то сделать… Очевидно, она никак не могла избавиться от мысли, что поступила неправильно и ее за это накажут. Она пыталась оправдаться.

– Я имела в виду, когда я видела ее накануне, у нее был живой вид. Вот что я хотела сказать! Она шла таким уверенным шагом… Ну, я даже не знаю, как поточнее выразиться…

Она еще сильнее занервничала. Луи как можно более спокойным тоном спросил:

– Накануне вы видели, как она выходила? А куда она шла?

– Не знаю, куда‑то на улицу… Она несла мусорные пакеты.

Горничная еще не успела закончить фразу, как двое полицейских испарились, словно по волшебству. Затем она увидела в окно, как они бегут к воротам.

По пути Камиль подхватил Армана и еще трех человек, и все устремились наружу. По всей длине улицы, через каждые метров пятьдесят, стояли мусорные контейнеры, вокруг которых суетились служащие отелей – как раз в это время производился вывоз мусора.