Александр, как первый военный губернатор Петербурга, имел у себя в подчинении второго военного губернатора, военного коменданта города, коменданта крепости и столичного обер-полицеймейстера. В семь утра и в восемь вечера ежедневно Александр докладывал императору обо всём случившемся в городе за ночь или день. Причём за малейшую ошибку, нерасторопность или какое-либо упущение Александра ждал жестокий разнос. В таких случаях он прибегал к покровительству своего более энергичного, ловкого и неутомимого подчинённого — военного коменданта Петербурга, новоиспечённого генерал-майора артиллерии Алексея Андреевича Аракчеева.

Уже упоминавшийся нами Саблуков так описывал последнего: «По наружности Аракчеев походил на большую обезьяну в мундире. Он был высокого роста, худощав и мускулист, с виду сутуловат, с длинной шеей... В довершение того он как-то особенно сморщивал подбородок, двигая им как бы в судорогах. Уши у него были большие, мясистые, толстая безобразная голова, всегда несколько склонённая набок. Цвет лица был у него земляной, щёки впалые, нос широкий и угловатый, ноздри раздутые, большой рот и нависший лоб... Глаза у него были впалые, серые, и вся физиономия его представляла страшную смесь ума и злости... Благодаря своему уму, строгости и неутомимой деятельности Аракчеев сделался самым необходимым человеком в гарнизоне, страшилищем всех живущих в Гатчине и приобрёл неограниченное доверие великого князя... Он был искренно предан Павлу, чрезвычайно усерден к службе и заботился о личной безопасности императора. У него был большой организаторский талант, и во всякое дело он вносил строгий метод и порядок, которые он старался поддерживать строгостью, доходившею до тиранства».

У этого человека и искал Александр поддержки перед грозным своим отцом и часто находил её. Не случайно поэтому отсвет непопулярности Аракчеева среди придворных, особенно среди гвардейских офицеров, падал на Александра, заискивавшего перед ним.

Не скрывая своего отношения к екатерининским временам, к прошлому русской армии, к тому, чем она гордилась, Аракчеев не останавливался перед оскорблением воинских святынь. Так, на смотре Екатеринославского гренадерского полка Аракчеев назвал наградные знамёна этого полка «екатерининскими юбками».

Всё, что составляло суть предыдущего царствования, ломалось, уничтожалось и предавалось анафеме в беспрерывных указах, манифестах и рескриптах нового императора.

В несколько дней и двор, и Петербург, а затем и губернские города России неузнаваемо преобразились. Круглые шляпы, фраки, жилеты, сапоги с отворотами были объявлены вне закона. На смену им пришла пуританская строгость в партикулярной одежде и обязательное ношение мундира для всех офицеров.

Любой из петербуржцев при встрече с императором обязан был немедленно кланяться, сначала встав во фрунт, а затем сняв шляпу. Если же обыватель, сановник или военный ехали в карете, то обязаны были выйти из неё, несмотря ни на погоду, ни на спешность или неотложность своей поездки. Всё это в равной мере касалось детей и женщин, причём нередко и те и другие за нерасторопность и невнимательность оказывались на полковых гауптвахтах.

Блестящая, весёлая, часто праздничная столица великой империи преобразилась в прусский город с будочниками, шлагбаумами, визгом флейт и сухой дробью барабанов.

Адмирал А. С. Шишков, человек тонкий и наблюдательный, писал, что всё вокруг переменилось так основательно, что казалось, будто настал «иной век, иная жизнь, иное бытие».

Г. Р.