предстояло как будто виденье... и спросить мне хотелось, что видишь?..

                              Дубельт входит.

Дубельт. Здравствуйте, Василий Андреевич.

Жуковский. Здравствуйте, генерал.

Дубельт. Вы собираетесь запечатывать кабинет?

Жуковский. Да.

Дубельт. Я попрошу вас повременить, я войду в кабинет, а потом мы приложим и

     печать корпуса жандармов.

Жуковский. Как, генерал? Государю было угодно на меня возложить опечатание и

     разбор бумаг... я не  понимаю...  я  должен  разбирать  бумаги  один...

     Помилуйте, зачем же другая печать?

Дубельт. А разве вам неприятно,  Василий  Андреевич,  ежели  печать  корпуса

     жандармов станет рядом с вашей печатью?

Жуковский. Помилуйте, но...

Дубельт. Бумаги должны быть представлены на прочтение графу Бенкендорфу.

Жуковский. Как? Но там же письма частных лиц!  Помилуйте,  ведь  меня  могут

     назвать доносчиком! Вы посягаете на единственное ценное, что  имею,  на

     доброе имя мое... Я доложу государю императору.

Дубельт. Вы  изволите  полагать,  что  корпус  жандармов  может  действовать

     вопреки повелению государя императора? Вы полагаете, что вас  осмелятся

     назвать доносчиком? Ах, Василий Андреевич!.. Неужели  вы  думаете,  что

     правительство может принять такую меру с целью вредить кому-нибудь?  Не

     для вреда это предпринимается, Василий  Андреевич.  Не  будемте  терять

     времени.

Жуковский. Повинуюсь.

          Дубельт   с   канделябром   входит   в   кабинет,  потом

                возвращается, предлагает сургуч Жуковскому.

                       Жуковский прикладывает печать.

                     С улицы донесся звон стекла и шум.

Дубельт (тихо). Эй!

          Портьера  внутренних  дверей  отодвигается, и появляется

                                  Битков.

     Ты кто таков, любезный?

Битков. Я часовой мастер, ваше превосходительство.

Дубельт. Сбегай, друг, на улицу, узнай, что там случилось.

Битков. Слушаю. (Скрывается.)

               Дубельт начинает запечатывать дверь кабинета.

Жуковский.  Кто  мог  ожидать,  чтобы  смерть  его  вызвала  такие  толпы...

     всенародная печаль.