— Что? Борзых щенков⁈

Мне удалось выбить почву из-под ног вдовствующей императрицы. Сомневаюсь, что надолго, но на наш визит в Твери должно хватить.

— Ах эти борзые щенки… — протянул я, чуть ли глаза не закатывая. — Многие из них могут стоить гораздо дороже золота.

— Вы собираетесь натравить своего мерзкого Макарова на собственный двор? — Мария Фёдоровна лихорадочно переваривала столь сногсшибательную новость.

— Ну что вы такое говорите, матушка! Александр Семёнович добрейшей души человек. Он даже мне постоянно пеняет, что я настолько сурово отношусь к овцам заблудшим. Как он переживал, когда эти продажные сволочи нашлись, опорочившие честь мундира русского офицера, — а вот сейчас я намеренно начал говорить громко. — Он у меня в ногах валялся, прося позволение верёвку заменить на благородный топор. Я рыдал, матушка. Вы даже не представляете, какое это было разочарование! Граф Пален, как он мог⁈ — вопросил я патетично. А потом совершенно спокойно закончил: — Dura lex, sed lex* Ничего не поделать, такова жизнь. Кто-то всегда должен страдать.

— Ваше величество, — ко мне пробился бледный Мертенс. — Позвольте, я покажу вам ваши покои. Ваше величество, вас сейчас же проводят в ваши комнаты, — скороговоркой проговорил он, обращаясь к Марии Фёдоровне.

— Наконец-то, Василий Фёдорович, — ядовито произнёс я. — А то я уже начал подумывать, что нас оставят ночевать посреди этого холла.

Мартенс закатил глаза и быстро пошёл впереди меня, показывая дорогу. Лакеи, видя, что движение началось, тут же бросились к гостям, разводя их по комнатам.

В моих покоях меня уже ждали Сперанский, Скворцов и Степан Кириллов. Последний всё ещё не мог прийти в себя от осознания, что его повысили до моего личного слуги. Как только я вошёл в комнату, он подскочил и бросился ко мне, чтобы помочь переодеться.

— Спокойно, Стёпа, поменьше рвения, а то голову расшибёшь, — посоветовал я ему, когда он стаскивал с меня мундир.

— Да, ваше величество, конечно, — пробормотал Скворцов.

— Ваше величество, я принёс полные списки дворов императорской семьи, — как всегда серьёзно и спокойно проговорил Сперанский. — С перечислением должностей, имён и жалованья, как вы и запрашивали.

— Прекрасно, положи на стол. Я сегодня их внимательно изучу, — говорил я на ходу, подходя к тазу, чтобы ополоснуться. Весь день в седле давал о себе знать не только усталостью, но и потрясающими запахами, которые я сам ощутил, как только снял мундир.

— Вы действительно решили сократить двор, ваше величество? — спросил Сперанский.

— Да, действительно. Кириллов начал лить тёплую воду из кувшина, и я замолчал, интенсивно втирая в себя мыло. — У нас долг размером с Джомолунгму, а мы плодим непонятных камер-юнкеров, в чьих обязанностях я так и не разобрался. Фрейлины хоть глаз радуют, а эти при дворе чем занимаются?

— Хм, — Сперанский задумался. — Если как следует разобраться, то… Я не могу сказать, чем занимаются все камер-юнкеры двора, ваше величество, — наконец он сдался и положил на стол объёмную папку.

— Если уж вы, Михаил Михайлович, не можете этого сказать, то и никто не сможет, — я встряхнул головой и с изрядно отросших светлых волос во все стороны полетели брызги. — К тому же я существенно облегчил себе жизнь, да и жизнь Александру Семёновичу, если разобраться. Ему сейчас некогда будет, он новое ведомство организует. Если ещё и крамолу искать, не покладая рук, то так и перегореть можно. А мне никак нельзя допустить, чтобы Макаров перегорел, мне его заменить пока некем.

— И как же вы облегчили всем жизнь, ваше величество? — спросил Сперанский, слегка удивившись. Он редко позволял себе проявлять эмоции, но иногда это всё же случалось.