|
Глаза сами собой заскользили по броским, полиграфически безупречным объявлениям. Центр женского здоровья обещал прервать нежелательную беременность на любой неделе и без вредных последствий для организма. Соседняя наклейка сулила всевозможную медицинскую помощь долгожданному малышу. Третья до небес превозносила новую марку презервативов: «Старший брат посоветовал!» – хвастался парнишка-школьник, которому, по мнению Льва Поликарповича, следовало бы думать не о девочках, а о физике с алгеброй. Ещё одна рекламная липучка в настоятельной форме советовала приобрести новую книгу «признанного мэтра детективного жанра», чья фамилия Звягинцеву ровным счётом ничего не говорила. То ли профессор безнадёжно отстал от жизни и литературы, то ли мэтр был дутый – Бог весть… Рядом плавали в нарисованной банке русские народные пиявки и отстирывало кровавые пятна универсальное моющее средство «Лоск»…
Стучали колёса, вагон покачивало, на остановках сменялись пассажиры, мелькали в темноте нескончаемые вереницы туннельных светильников. Звягинцев сидел, полузакрыв глаза, и отчаянно боролся с дремотой, неожиданно накатившей сразу после «Электросилы». Борьба получалась неравной. Наверное, годы брали своё… Звягинцев проснулся, когда объявили «Чёрную речку», поспешно вскочил и устремился к выходу из вагона. Кто-то толкнул его, кто-то посоветовал меньше пить… Лев Поликарпович всё-таки успел продраться наружу и направился к эскалатору. Трость с прохудившимся резиновым наконечником громко и отрывисто клацала по каменному полу вестибюля. На улице Савушкина, как и в Московском районе, шёл дождь, размеренный, мрачно-обречённый, делавший это утро больше похожим на поздний вечер. Какая золотая осень, какое пышное увяданье? Городская осень Звягинцеву больше всего напоминала старческий маразм – одна надежда, что и он когда-нибудь кончится. Деревья полоскали на ветру желтеющей листвой, мокрые скелеты их в сумраке выглядели обгоревшими. Лев Поликарпович немедленно промочил ноги и угрюмо подумал, что в этакую погоду даже непоседливой маленькой Марине вряд ли захотелось бы идти «по улице далеко-далеко». В такую погоду дома надо сидеть. У камина. С кружкой тёплого молока, куском свежей булки и мисочкой пенок от только что сваренного варенья… Впереди за кружевом веток уже был виден дом Володи Гришина. Профессор вошёл во двор и тут же, вступив в выдолбленную грузовиками колдобину, снова черпанул ботинками воды – вместо того чтобы смотреть под ноги, сразу начал искать глазами Володины окна. Больную ступню, и без того мёрзнувшую при малейшем похолодании, залила ледяная сырость, но Льву Поликарповичу было уже не до неё. Окно Володиной кухни выходило в ту же сторону, что и его персональный подъезд… И света в нём не было. Через двор удалось рассмотреть только незнакомую желтоватую занавеску. «Что за чёрт?!!» Сколько Звягинцев знал своего бывшего зятя, тот не только не менял занавески, но, кажется, даже и не снимал их для стирки. В голову профессору пришла совершенно дикая мысль об инопланетянах, похитивших Володю и заменивших его в квартире своим ставленником, который начнёт утверждать, будто жил здесь «всегда». В самом деле – что за дикая мысль… Но тут Лев Поликарпович подошёл ближе, и действительность, как водится, оказалась проще, а заодно и страшнее самых жгучих фантазий. Желтоватая «занавеска» в кухонном окне оказалась вовсе не занавеской, а листом мокрой фанеры, приколоченным изнутри вместо стекла. «Чёрт, чёрт, чёрт!..» Спотыкаясь, отчаянно стуча палкой, Звягинцев буквально обежал кругом дома, благо тот был невелик. С другой стороны, там, куда выходили окна Володиных полутора комнат, было ещё страшней. Вместо подсвеченных изнутри стёкол виднелись такие же фанерные бельма. |
