Звягинцев поехал из аэропорта домой на такси. Перед выездом на трассу происходили какие-то дорожные работы, машинам приходилось пропускать встречных, и притормозившее такси догнал автобус, на котором ехали в город Виринея, Алик и Веня. Автобус шёл до метро; было пять с чем-то утра, и метро должно было скоро открыться. Открыться и увезти ребят – каждого по своей ветке… Потом такси миновало узкое место, и автобус, маячивший за кормовым стеклом, окончательно потерялся вдали.

    Короткий отрезок Московского проспекта, башня-шпиль, поворот на Бассейную…

    Расплатившись с водителем, профессор привычно взглянул вверх, на свои окна. Они были темны. Лев Поликарпович вздохнул и как-то особенно остро осознал, что дома его никто не ждал. Совсем никто.

    И там, между прочим, не было ни крошки съестного. Пустой буфет и размороженный холодильник.

    Кнопик, счастливо не подверженный ни философствованию, ни комплексам, уже обнюхивал знакомое дерево, собираясь задрать возле него лапку: «Всем привет! Я вернулся! Я дома!» Лев Поликарпович подозвал пёсика, взял его на поводок и, не заходя домой, отправился в ближний круглосуточный магазин. В симпатичном подвальчике помимо человеческой еды продавались корма для животных. И, в отличие от многих других предприятий торговли, туда пускали с собаками.

    Продавщица, помнившая Звягинцева в лицо, приветливо с ним поздоровалась. Магазинная кошка, рыжая Машка, вообще-то не жаловавшая Кнопика, ради разнообразия не стала ни раздуваться, ни шипеть – вероятно, оттого, что по причине раннего часа зрителей было немного. Лев Поликарпович обозрел изобильные полки и понял, что совершенно не хочет есть. На самом деле после гибели Марины он даже любимые когда-то деликатесы прожёвывал, словно труху, почти не чувствуя вкуса. Заправлял себя пищей, словно автомобиль бензином. Как говорят у нас в народе – отводил черёд.

    – Мне, пожалуйста, два кило «Чаппи», – сказал он продавщице. – И ещё «ужин холостяка».

    Если туристы, по мнению отечественной консервной промышленности, только завтракают, то холостяки, согласно этой же логике, токмо и единственно ужинают. Пресловутый продукт представлял собой нечто неопределённо-мягкое, запакованное в особую фольгу для разогрева в микроволновке. Этикетка подробно и красочно информировала о пищевой ценности содержимого. Лев Поликарпович не глядя сунул пакет в дорожную сумку и двинулся к выходу. Вот чего ему действительно хотелось, так это легонько подстегнуть время. Скорей бы миновало ещё несколько часов и стало возможно, не рискуя прослыть невежливым и настырным, плотно заняться вопросом установления связи с Володей…

    В родном подъезде было сумрачно и накурено, в углу темнела подозрительного вида лужа. Домофон и консьерж при входе оставались делом будущего, а кодовый, в три циферки, замок был, как показывала практика, «от честного человека». Из почтового ящика торчали мятые «уши» газет – сколько Звягинцев ни договаривался на почте, организовали-таки плотную бумажную пробку, верный ориентир для специалистов-домушников. Зато теперь, спохватившись, месяц небось будут у себя всю корреспонденцию складывать… Опорожнив ящик и разыскав среди вороха никчёмных реклам весточку из Йельского университета, Звягинцев поднялся к себе, отпер входную дверь и по телефону дал знать на пульт охраны – клиент такой-то, свои. Потом разделся, насыпал корма собаке и, забыв в сумке «ужин холостяка», устало вытянулся на диване.