– Женя, налетай, жрать готово! – Обжигаясь, Боря разломил профессионально испечённую картофелину, подул на неё, обмакнул в соль. – А то когда ещё придётся. Небось не «Аэрофлот»…

    Он знал, о чём говорил. Лететь домой им предстояло военным бортом.

    Дважды упрашивать Гринберга не пришлось. Он с удовольствием устроился у костерка, выгреб из углей разогревшуюся банку тушёнки и жестом фокусника извлёк откуда-то початую бутылку коньяка.

    – Давай, Боря. Чтобы у наших детей были крутые родители…

    Холодный ветер шелестел листвой, морщил поверхность озера. Старая ворона на ольхе каркнула раскатисто и громко, распушив перо, зло сверкнула бусинками глаз – что, напакостили в тайболе, а теперь с концами? Тоже мне, мол, венцы мироздания. Ну ничего – далеко не уйдете, у Рото-абимо длинные руки…

    Но тут поблизости мощно заревели дизеля, и старая карга сорвалась с ветки, успев только крикнуть на прощание:

    – Кар-р-рамба!

    Прибыл Василий Грызлов. С превеликим шумом и воинской точностью. Чёртом выскочив из бронетранспортера, он приложил руку к козырьку и струной вытянулся перед Гринбергом.

    – Здравия желаю, товарищ генерал! Разрешите приступать к погрузке?

    Под рыжими усами его сияла благодарная улыбка, а на плечах топорщились новёхонькие однопросветные погоны с сиротливыми звёздочками. Быть младшим лейтенантом Грызлову явно нравилось куда больше, чем старшим прапорщиком. Спасибо товарищу генерал-майору – вывел за ратные труды в офицерский корпус…

    – Разрешаю. – Гринберг милостиво взмахнул рукой и, не выпуская из цепких пальцев драгоценного кейса, принялся командовать процессом. – Эй, гвардия! Круглое носить, квадратное катать!

    Ещё через несколько часов гигантский транспортный «Руслан», полный морпехов и военморов, принял на борт двух капитанов и, натужно поднявшись в воздух, мельком отразился в ярвах Самиедны и взял курс на Питер.

    А поздно вечером, когда всё затихло уже окончательно, на место бывшего лагеря осторожно выбралось существо, похожее и не похожее на большую рыжевато-серую обезьяну. Существо, впрочем, ходило сугубо на двух ногах и не выглядело при этом карикатурой на человека. Но почему же «оно»? Кто угодно понял бы с первого взгляда, что это была несомненно она . Любознательная, мохнатая и грациозная. Лесная девушка обошла всю поляну, отмечая следы пребывания собратьев по разуму. Задержалась точно на том месте, где совсем недавно спал в вагончике Буров… Потом выбралась на «посадочную площадку», откуда Глеба унесла большая железная птица. Подняла лицо к небу… Да, да, именно лицо, а не морду. Посмотрела на низко плывущие облака – и издала долгий, жалобный, плачущий звук…

    Часть третья

    Первая трещина

    Ужин холостяка

    Что неизменно поражало Льва Поликарповича во время возвращений из всяких коллективных поездок, будь то командировки либо туристские мероприятия, – это скорость, с которой на вокзале или в аэропорту рассыпается ещё недавно такой дружный и спаянный походный коллектив. Стоит исчезнуть внешним условиям, заставлявшим несколько человек держаться друг друга, – и каждый оказывается сугубо сам по себе. Люди, несколько недель разделявшие все неизбежные стрессы путешествия и при этом, кажется, накрепко подружившиеся, эти самые люди без оглядки устремляются каждый в свою сторону – притяжение близкого дома и привычной обыденности оказывается на порядок сильнее, чем походная общность.