– Нравится? – Девятизвёздочный вырвал фото и начал расходиться по второму кругу, уже основательно и с далеко идущими последствиями. – А на Кушке тебе понравится? Командиром взвода? Лейтенантом? Младшим?

    «Напугал ежа голой жопой…» – вполне искренне подумал Иван. Он, правда, предпочёл бы родное Заполярье, но и Кушкой его пронять было сложно. Кольцов попытался oтвлечь огонь на себя:

    – Владимир Зеноныч… ну право же, с кем не бывает.

    – Поговори у меня! – Девятизвёздочный побагровел и заорал уже не сдерживаясь, так, что болезненно сморщился президентов лик на стене кабинета. – В Чечню поедешь!!! В Хасавюрт, в Урусмартан, такую мать!!! К Шамилю Басаеву на шашлыки!!! И ты готовься… – тут он бросил взгляд на фээсбэшника в кедах и страшно засопел, – заместителем к нему пойдёшь. Вот уж пригодятся тапки-то белые…

    «К Басаеву на шашлыки?.. Так я их жрать с ним не буду. А самому на шампур… Они ж все с этих шашлыков передохнут, с кем будете воевать…» В кабинете вновь повисла тишина, и Скудин рискнул переглянуться с Кольцовым. Чувствовалось, что Девятизвёздочный выдохся, иссяк, изошел свирепым генеральским ором и конкретно портить жизнь пока что не будет никому. Так оно и вышло. Закурив, Владимир Зенонович налил себе кофе, отхлебнул и, уставившись на стол рявкнул по селектору:

    – Пепельницу!

    Дверь мгновенно открылась, и дежурный принялся вытряхивать окурки в специальный парцелановый контейнер установленного образца. Ловко опломбировал завинчивающуюся крышку, вытер пепельницу дезинфицирующим раствором и, пристукнув каблуками, исчез, только скрипнул паркет да щёлкнул язычок замка. А генерал всё пил свой кофе, и подчинённые молча замирали – страшно было место сие, место, где полковники хабарики подбирают…

    – Работнички, за ногу вашу мать… – Генерал наконец поставил чашку, закурил и совсем уж нехорошо, со зловещим ледяным спокойствием, воззрился на Ивана. – А тебе, подполковник, лично от меня большое отцовское спасибо. – Голос его неподдельно дрогнул. – За Эдика моего, за сыночка. Вовек не забуду, до смерти, до гробовой доски…

    Судя по генеральской интонации, на карьере Скудина можно было поставить крест. Большой, жирный и чёрный. «Да и провались. Ну вас всех к чёртовой бабушке…» Иван поймал себя на том, что уже прикидывает, какие выгоды сулит ему безвременное расставание со славными рядами.

    Девятизвёздочный между тем перевёл глаза на вытянувшегося Кольцова.

    – Чтоб завтра к десяти ноль-ноль инициативный рапорт по искоренению недостатков был на моем столе. Иначе чьи-то погоны встанут раком. А может, и тот, на ком данные погоны надеты… – Он выразительно кивнул и брезгливо, словно чистоплотный кот, мелко потряс кистью руки. – Всё! Свободны, товарищи засранцы, трижды мать вашу за ногу…

    Он больше не орал. В его голосе чувствовалась только бесконечная усталость и безутешная отцовская скорбь.

    – Да, ситуёвина, – едва вышли из приемной, Кольцов вытащил «Винстон», протянул Скудину – Ах да, ты ж у нас бросил… Неужели держишься ещё? Молодец… – Угостил очкастого в кедах, взглянул на часы, жадно закурил сам. – Ото! Второй час. Прошу, товарищи, ко мне, один головной мозг хорошо, а два спинных в придачу ещё лучше. Вся ночь впереди…

    – Ответ отрицательный, – покачал головой фээсбэшник – Уже задействован по оперативной части до утра.