Два дня спустя – еще одна неприятность. Он получил плохую оценку за рассказ в «тетради-дневнике» о визите в Лувр.

– Банально, – сказал месье Колинар. – Вы перечисляете картины и ничего не говорите о них. Такое впечатление, что вы ничего не видели, ничего не испытали среди стольких шедевров!

Эта критика окончательно убедила Алексея в том, что он, конечно, может продолжать интересоваться книгами, но настоящим писателем никогда не станет. Он совсем не огорчился, так как знал, что лишь пример и настойчивость друга заставляли его мечтать о литературном будущем. А Тьерри отметили за оценку холста Рембрандта. Это было справедливо.

Добрую часть урока Алексей витал в облаках. Он не смог сосредоточиться на объяснении месье Колинаром сравнительной психологии персонажей у Корнеля и Расина и, спустившись на землю, принялся рассматривать спину сидевшего перед ним однокашника Флотье – его жилет в зеленую и фиолетовую клетку. Затем углубился в изучение особенностей парты. Погруженная в темное дерево планки фарфоровая чернильница с белыми краями и углублением в центре, заполненным черной жидкостью, походила на расширенный глаз бабочки, неподвижный взгляд которой завораживал его. Он вспомнил глаз Бога, который, как сказал Гюго, «был в могиле и смотрел на Каина». Виктор Гюго, «этот гигант глагола», как говорил месье Колинар, неужели он расстраивался из-за плохой оценки, неужели сомневался в своем будущем? Вряд ли. Настоящие гении не задают себе вопросов. Только будущие неудачники сомневались на перекрестке дорог.

Выходя из класса, Тьерри остановил Алексея:

– Почему ты не рассказал об «Источнике»?

– Все одноклассники смеялись бы! Как Жизела…

– Ну и что? Плевать на одноклассников! Плевать на Жизелу! Мог бы написать свои воспоминания о России.

– Я тебе уже сказал, что ни за что на свете не сделаю этого!

– А ведь мне ты здорово рассказывал!

– Тебе – другое дело. Мы братья!

Лицо Тьерри приняло многозначительное выражение.

– Ты прав, – прошептал он. – Мы два особенных человека. У нас нет ничего общего с другими. У тебя – из-за твоего происхождения, у меня из-за моей убогости. Жизнь никогда не разлучит нас.

Сутолока перемены заглушала их голоса. И они, как всегда, избегая глупой толкотни, уединились в углу двора, чтобы поговорить о литературе. Тьерри вспомнил интеллектуальную дружбу Монтеня и Ла Боэти. «Типы в нашем роде», – объявил он, смеясь. Алексей ничего не знал об этих двух людях, за исключением того, что сказал месье Колинар в классе, комментируя цитату из «Эссе». Он подумал, что за иронией Тьерри скрывал суть мысли – их отношения такие же искренние, такие горячие, были похожи на отношения Монтеня и Ла Боэти, не постижимые ни для кого из смертных. Монотонная жизнь лицея окружала, но не затрагивала их. Осознав это, он внезапно решил, что не хотел бы торопить приближения каникул.

Подсказка Тьерри, которую Алексей сначала со смехом отверг, не давала ему все следующие дни покоя. В воскресенье он уже сомневался в обоснованности своего отказа; в понедельник нацарапал наспех откровенные фразы; во вторник – написал для следующего «дневника» воспоминания о бегстве семьи Крапивиных из России.

Отдав сочинение месье Колинару, он с тревогой ждал приговора. И уже сожалел о том, что решился пойти на откровение, искренность которого никто, кроме его родителей, оценить не мог. Однако в пятницу месье Колинар объявил, что именно он получает хорошую оценку.