Джеф отвел взгляд от бледного, ничего не выражающего лица, с которого смотрели широко открытые, немигающие, невидящие глаза. Потом спросил еле слышным шепотом:

— Что... кто это?

— Вы, должно быть, слышали о нем. Он, правда, выпал из жизни какое-то время назад, но его имя вам наверняка известно. Хамфри Ван Твайн Третий.

— Это он! Но... — произнес Джеф, скривив губы. — Слышал я об этом толстосуме!

— М-м-да. Вы думаете, он отдавал себе отчет в том, что делает? Он просто жил как хотел, потому что ему это нравилось. Плохой дядя, как называют дети киношных злодеев.

— Насколько я знаю, — Джеф слегка покраснел, — он ведь не был...

— Не был. Мистер Ван Твайн был всего лишь алкоголиком, который отказывался признавать свой порок и имел неограниченные возможности, чтобы ему предаваться. Подумайте, как хорошо, что можно не идти на работу, когда у вас голова трещит после вчерашнего. Вы можете пригласить девочку и продолжить веселье. Как здорово, что вы можете послать весь мир к черту и дать ему пинка под зад, если он замешкается. Ну что ж, ваше счастье, что у вас нет такой возможности.

Джеф сглотнул, не в силах оторвать глаз от предмета, лежащего на столе.

— Он... сумасшедший?

— О нет. Сумасшествие предполагает присутствие интеллекта, а у Ван Твайна его нет. Он, вероятно, сохранил кое-какие воспоминания о взрослой жизни, но вряд ли соотносит их с собственной персоной. В общем-то его умственный потенциал находится на уровне младенца.

— А зачем... — Джеф кивнул в сторону стола, — зачем вы его так упеленали? Он что, опасен?

— В какой-то степени. Младенец ведь может махать руками и кусаться, а при таких размерах это не шутка. Но опасен он, прежде всего, для себя самого. Начнет мастурбировать и покалечится. Или будет есть свои экскременты. Всякие такие штуки.

Джеф покачал головой:

— И что вы будете с ним делать?

— Вот об этом, — ответил доктор Мэрфи, — я и хотел спросить вас. Что с ним делать?

Он начал рассказывать о том, что произошло с Хамфри Ван Твайном, и о своих собственных проблемах. Говорил спокойно, почти небрежно, ничего не приукрашивая и не скрывая устрашающих подробностей этой малоприятной истории. Говорил так, словно вся ответственность лежала на Джефе, а не на нем.

А Джеф слушал, временами облизывая пересохшие губы, и на лбу у него выступила испарина.

— Ну вот и все, — закончил док и опустил глаза на непроницаемое лицо Ван Твайна. — Глупо, наверное, он себя чувствует, если до него что-то доходит. Конечно, он уже слегка отвык от самостоятельности, но, все равно, странное это ощущение. Слышать, как о тебе говорят и распоряжаются твоим телом, и не иметь возможности высказать свое мнение.

Джеф, казалось, его не слышал. Он упрямо и несколько раздраженно повторял:

— Но мне-то что до него. Черт, да таких, как он, один на миллион. Да и того не наскребется, чтоб так влипнуть!

— Это правда, — согласился док. — Очень немногие алкоголики дотягивают до последней черты. Они выходят в тираж гораздо раньше. Кто-то разбивает себе башку или попадает за решетку за пьяный наезд, убийство или ограбление. Они сгорают в собственной постели, умирают с голоду или замерзают в какой-нибудь подворотне. Или же попадают в психушку. Но, боюсь, вы неправильно поняли меня, Джеф. Я не пытаюсь вас напугать.

— Да уж! — слабо усмехнулся Джеф.

— Это действительно так.