Егор врал настолько вдохновенно, что, когда оглянулся на Гриню, понял – тот тоже поверил.

– Сейчас… – начал приподниматься комендант. – Я распоряжусь.

– Сидите, задержанный! – Егор пихнул его в плечо. – Для начала составим протокол. Гриня, мне нужно ещё двух человек – понятных на осмотр кабинета. Где этот субъект хранит взятки за то, что закрывает глаза на безобразия? Или он спиртным берёт взятки?

По несчастным глазам пенсионера несложно было догадаться: бутылка, полная или початая – неважно, здесь обязательно сыщется. И никаким «честным партийным» не доказать, что она не взяточная. Когда Гриня исчез, тот взмолился:

– А может… как нибудь иначе?

– Зачем?

Последовал долгий проникновенный спич про то, как тяжело живётся пенсионеру, без пяти минут фронтовику, правда, немного опоздавшему на фронт.

Егор обшмонал вьетнамца и обнаружил в кармане штанов студенческий билет.

– Пал Ильич! С учётом наших прежних отношений пойду вам навстречу единственный раз. Он же и последний.

– Да да! Что надо сделать?

«Ласточка» не слишком плавно опустилась на пол, освобождая столешницу.

– Пишите: ректору Белорусского государственного университета… Кто у нас там?

– Белому Владимиру Алексеевичу…

Комендант старательно выводил буквы, словно от этого зависела его жизнь.

– Сообщаю, что за грубое нарушение общественного порядка, правил пожарной безопасности и санитарии из общежития № 4 выселен…

– Не имею права!

– Хорошо. «Санитарии» дописал? Дальше: изъят пропуск у студента Хуйинь Хыу Ха. Прошу рассмотреть вопрос о его выселении из общежития и отчислении из БГУ.

– Буду жальявотса! – просипела «ласточка» и заткнулась, получив пинок в бок.

– Штемпель общежития и подпись… Спасибо!

Вернулся Гриня в сопровождении двух третьекурсников. Вся комната была в сборе.

– Пацаны! Стучать – благородное дело, если ради благородной цели. Как говорится, дятел – полезная птица. Пишем заявления ректору.

Он продиктовал. К докладной коменданта приложилось четыре листка показаний очевидцев. За две неполных рабочих недели Егор уже усвоил, как работает советская бюрократия. Лишь только бумага попадёт в канцелярию БГУ и получит входящий номер, заработают шестерёнки огромного механизма. Любому чиновнику, включая ректора, в подобной ситуации проще выгнать студента, пусть даже из самой что ни на есть братской страны, чем потом объясняться и что то доказывать.

Гриня вызвался лично отнести бумажную бомбу в главный корпус.

– Этого – развяжите, – попросил Павел Ильич.

– Вы уж как нибудь сами, – вежливо улыбнулся Егор.

Из за разборок с вонючкой он опаздывал на утреннюю пятиминутку. Но и оставить без внимания – никак. Студенты рассказывали, что на Октябрьской, где целый корпус общежития отдан иностранцам из «братских» народов, вообще хреново. Поляки, венгры и ГДРовские немцы там единичны, основная масса прибывает из малоразвитых народов третьего мира, куда СССР стремится принести свет социализма. Особенно наглели чернокожие. В мире капитала они – презираемые ниггеры, здесь же – голубая кровь и белая кость на фоне аборигенов. Вьетнамцы ещё даже ничего на фоне африканцев, но правильнее не давать спуску.

Вот только с каждым не поступишь, как с Хуйинем. Не поставишь на конвейер. Из блеяния коменданта проистекало, что азиатское счастье подвалило до марта. Из нескольких комнат белорусских старшекурсников, уехавших на практику, заставили убрать вещи.