– Да не… Я по чесноку… Ты ж меня знаешь, начальник!

– Сделаем так, – решил Егор. – Буду давать по пятнадцать рублей три раза в месяц. Смотри, откажешь мне и сдашь кому то другому… Капитан! Он же нигде не работает?

– Естественно. Какой из этой рванины работник?

– Вот! Пантелеич, сейчас участковый выпишет тебе официальное предостережение по тунеядке. Начнёшь залупаться или строить мне какие то подляны с квартирой, живо отправишься на зону. Пошли, сдашь мне жильё честь по чести.

– Так Гиви мне до конца месяца проплатил…

– Ух, какой честный! Гивина квартира где то на кладбище в Москве, на два метра под землёй. Радуйся – и от грузина уплачено, и от меня получишь.

Тот натянул на башку замусоленную шапку.

– Разве с мусорами поспоришь…

По пути на Калиновского, 70 он пытался набить цену, рассказывая, какая хорошая квартира, мебель целая, телефон есть, ковёр на полу – тоже практически целый. Егор же думал о том, насколько он в длинном сером пальто и шапке ушанке из кролика отличается от себя самого субботнего, когда суетился с кавказцами у этого дома. И уж точно кто то должен был заметить, как джигиты тащили к машине свёрток с дохлым директором «Вераса».

Именно на отсутствие ковра он указал Пантелеичу.

– Был ковёр! – возмущённо причитал пьянчужка.

– Ты его пропил?

– Не ет! Клянусь – нет! Какой хороший был ковёр, почти новый… Нам на свадьбу дарили.

Если чадо, рождённое в браке после той свадьбы, отбывает срок, и не по малолетке, действительно, хороший ковёр, главное – почти новый.

– Пантелеич! Замок не взломан. У кого есть ключи кроме тебя и Гиви?

– Не знаю… Наверно, у Евгения Михайловича… Это начальник такой большой. Друг Гиви.

– То есть здесь проходной двор. Теперь слушай сюда! – Егор прихватил деда пальцами за куртку и развернул лицом к себе. – Я поменяю замок. Ключи отдам, когда съеду. За деньгами будешь приходить в РОВД, заранее позвонив, понял? Сюда не шастать.

– Дык я…

– Понял?! Или хочешь сесть? Тогда я у твоей жены за тридцать рублей эту хату сниму!

С причитаниями, что «ментов хлебом не корми – дай обидеть честного человека», Пантелеич отдал ключ и расписался на листке в получении пятнахи.

Оставшись один, Егор смекнул, что заключил очень выгодную сделку. Следы его сапог могут остаться только здесь, в этой квартире, а он её законный пользователь. Так что избавляться от обуви не нужно!

Телефон есть, но отключен. Если за неуплату, то Пантелеич попал: с него вычет.

Нужно ещё разобраться, как вносится квартплата. Вроде бы в СССР она символическая, но всё же…

Сделав ревизию содержимого жилища, вообще то довольно жалкого, но всё равно на порядок лучше общаги с вьетнамцами и прочей дружбой народов, он отправился за вещами.

В комнате было многолюдно. Её середину занял азиат необычно высокого роста и раскормленной комплекции. Утренний любитель жареной селёдки вроде бы ошивался в коридоре, но тут без гарантии: для Егора они казались на одно лицо.

– Что происходит?

– Да вот… – смущённо произнёс Гриня, сжимавший ручку и бумагу, намереваясь что то писать. – Пришёл товарищ, председатель вьетнамского землячества. Рассказал про горестную судьбу студентов. Они получают от БГУ сорок рублей стипендии, двадцать сразу отдают Родине. Если того, кто готовил селёдку, отчислят…

– Его зовут Хуйинь. «Инь» – лишнее, – подсказал Егор.

Жирный вьетнамец засопел, но смолчал.

– Ну да. В общем, этот товарищ уговорил нас написать заявления, что никаких претензий не имеем.