– Не жалуюсь. Говорили – по десять рублей с концерта, итого шестьдесят, заплатили намного больше – как в ведомости написано. Командировочные почти не тратил, только пятьдесят копеек, когда скидывались на такси.

– Значит, администрация Дворца культуры что то ещё приписала сверх десятки. Если у них есть фонды, такое часто бывает. Кстати, ты же автор двух песен, вот и за них прибавка. Главное – всё по честному, по ведомости. Никаких левых концертов. Юра наш – молодец.

Осталось выяснить, кто немолодец, спекулирующий пластинками. Скорее всего – тот, кто обнаружит, что в кофре лежат шнуры и прочие приблуды, а не диски, и начнёт истерить.

Егор ещё немного покемарил и был довольно сонный, когда в номере Дёмин заказал Минск, несмотря на глубокую ночь, и почти сразу прозвучала телефонная трель, означавшая: контакт установлен.

– Золотце? Таки я тебя разбудил? Прости, родная, только пришли в гостиницу.

Положив телефонную трубку, поделился секретом.

– Перед каждыми гастролями я звоню на узел связи и обещаю девочкам пригласительные на концерт. Теперь достаточно сказать «Песняры», и соединят моментально. Пользуйся!

– Нас во сколько выгонят из номера?

– В семь.

– Ну так будь другом, закажи мне звонок в Минск на семь.

Насте к восьми на занятия, в семь она ещё будет на Калиновского.

Угадал.

– Егор? Как ты?

– Сюжет «мама, роди меня обратно». Четыре концерта в день. Четыре часа на сон. Если не втянусь, брошу «Песняров» на половине гастролей и уеду домой.

– Всегда тебе рада! Прости, убегаю.

– Хорошая девушка? – поинтересовался Даниель, хоть его это совершенно не касалось.

– Отличная. Но надо ещё одной позвонить. Только после девяти.

– Или завтра утром, или придётся в обед из ДК бежать на почтамт.

Лучше на почтамт. Там можно забиться в кабину, набрать ещё и Образцова, не только Элеонору.

По поводу «мама, роди меня обратно» Егор приврал. Нужно было лишь приспособиться к сумасшедшему ритму, чётко использовать для отдыха любые паузы, распределять силы. К приезду в Сергиев Посад, в эти годы именовавшийся Загорском, это в основном удалось.

Измельчали залы. Если в Ярославле и Костроме набивалось вместе со сверхнормативными зрителями около тысячи человек, в райцентрах пели для нескольких сотен. Ставки сохранялись, правда, уже без добавок, ровно десять целковых за концерт плюс авторские.

Каждый раз, когда не нужно было переезжать или вкалывать в потогонном режиме четыре смены на сцене, Мулявин безжалостно объявлял репетицию. Отрабатывали вроде бы абсолютно знакомые композиции – и музыкантам, и публике. Он добивался идеального звучания. Или менял на другое идеальное.

После одной из репетиций подошёл к Егору.

– Хочешь получить больше гитарных партий? Тогда придётся учиться.

– Я только за, но на гастролях…

– Именно на гастролях, когда всё время с нами. Ты не музыкант. Но Борткевич тоже не был музыкантом, ему даже бубен доверяли редко. Зато талант, голос. Научили его. У тебя голос слабый даже для бэк вокала. Зато слух абсолютный и пальцы неплохие. Мне играть с каждым годом трудней. Буду петь и руководить. Нужен гитарист, чтобы взять мои партии.

– У меня военные сборы… И распределение в МВД, иначе в армию загребут. Но я бы с радостью!

– Спросишь, как Борткевич сделал себе освобождение от армии. Или я вмешаюсь. Сборы… плохо. Но я подумаю. Играй!

– Такие предложения бывают раз в жизни, – прошептал за спиной вездесущий Дёмин.