– Действительно, за что же нас так? Мы ведь под пулями не ложимся. Мы скорее благородные борзые, гончие. Идем по следу, пока лапы в кровь не собьем. Язык на плече, но хоть ползком, но догнать зверя…

– А это оттого, – авторитетно вклеилась в разговор Бирюза, – что на эмблеме царской разыскной службы была изображена легавая охотничья собака.

– Нет, мы не легавые, мы – гончие псы, созвездие Гончих Псов. Знаете такое? Это псы охотника Ориона – символ верности и бесстрашия…

– И глупости… – Блеснула рысьими глазами Бирюза. – В жизни надо быть не псом, а волком!

– Ну, до волка еще дослужиться надо, – заметил паренек-водитель, опасливо косясь на вызывающие коленки Бирюзы, настоящие яблоки соблазна, виднеющиеся из-под пышной шубки. Да, женщина в ночном экипаже – это, как говорится, особая песня.

Костобоков больше не отвлекался на разговор, он сводил воедино обстоятельства двух на первый взгляд не связанных между собою дел. Этой ночью произошло двойное убийство в Академиках – так назывался небольшой микрорайон на окраине города. Всего месяц назад в Академиках была убита Мария Муравьева, и вновь светит полная луна, как в ночь трагедии. Все это могло показаться простым совпадением, но лишь на первый, самый поверхностный взгляд.

В доме светились бессонные окна, у лифта стояла навытяжку перепуганная консьержка. В комнате, где случилось убийство, к этому часу уже собралась половина местного отделения. На этот раз жертвами оказалась пожилая чета – московские пенсионеры, без сомнения жизнелюбивые, невзирая на хладнокровное плановое вымораживание этого бесполезного ныне подвида. Рядом с трупами хозяев все еще струился неиссякаемый поток счастливой телевизионной жизни. Грандиозный парад эстрадных полчищ не затихал даже ночью. Гипнотическое окошко глумливо скалилось, трясло эксклюзивными платиновыми челюстями, пучило глаза в беззвучном смехе; кто-то милосердный догадался убрать звук. Смерть застала стариков у включенного телевизора. Недостаток хлеба насущного старички с лихвой восполняли изобилием зрелищ.

Беззвучно, как тени в телеящике, ходили эксперты, чиркал вспышкой фотограф. В углу на стульях жались понятые, словно что-то еще могло произойти в этом разворошенном мирке. Вадим Андреевич так и не смог до конца привыкнуть к виду смерти. Всякий раз стальной холодок касался его кожи, когда он осматривал остыва ющие тела. Вспомнилось давнее, где-то услышанное: «Смерть – это ложь о человеке».

Он бегло осмотрел убитых: головы неестественно вывернуты – наверняка сломаны шейные позвонки. Подобный способ убийства, предельно варварский, требовал недюжинной физической силы.

Вещи в комнате целы. Никаких признаков борьбы или грабежа. Как убийца преодолел высоту третьего этажа и неслышно проник в комнату, где еще не спали люди, оставалось неясным.

Он вышел на кухню. Здесь было несколько прохладнее, словно тепло стариковского уюта выдуло в форточку. Так и есть, кухонное окно прикрыли недавно, хотя переставлять или трогать предметы было запрещено. Вадим Андреевич осторожно обернул платком скобу, открыл раму и выглянул из окна: третий этаж, лоджия, под окном свежий снежок блестит, как зеркальная крошка. Прямо под балконом темнело несколько ясных отпечатков подошв, дальше темнел затоптанный асфальт. Вадим осмотрел раму – нижний запор выломан из гнезда. Изнутри на темном ночном стекле ярко отсвечивали два крупных отпечатка. Аккуратные пенсионеры, видимо, совсем недавно протирали стекло.

– Отпечатки – в лабораторию. Организовать патрулирование улиц, план «Кипарис»… уже введен?

Вадим чувствовал бессильную ярость. Убийца, ночной оборотень, ушел. Теперь патрулируй хоть до первого мая…

– Кто обнаружил убитых? – спросил он у капитана из местных, с рыжими гуцульскими усами.