– Соседи из пятнадцатой, – ответил рыжеусый, – они не спали, фильм смотрели, ну там… стрельба, взрывы. В ящике так орали, что они ничего не слышали. Только один раз у них задрожал хрусталь на люстре. А старики тихо, как мыши, жили, ну соседи и встревожились. Позвонили в дверь – все заперто. Через дверь ящик орет. Вышли на улицу, увидели, что свет горит и окно на кухне приоткрыто. Позвонили в отделение. Через десять минут экипаж был на месте. Дверь не взламывали – у соседей был комплект ключей. Консьержка после одиннадцати ночи никого не видела…

По-армейски четкий доклад участкового немного остудил Вадима.

Следов на чистой кромке снега было немного. По конфигурации они напоминали армейские ботинки или сапоги десантного образца. Похоже, убийца влез через лоджию, просунул руку через открытую форточку, выломал раму, бесшумно пробрался в комнату, задушил стариков, а после ушел, ступая след в след. Но как он забрался в окно? Может быть, у него было специальное снаряжение или навыки альпиниста? Почему старики ничего не слышали, не звали на помощь – может быть, убийца был им хорошо знаком или как-то сумел подавить их волю?.. Чертовщина…

Утро застало Вадима в кабинете. В половине десятого позвонила Фирюза Байрамовна, голосок в трубке звенел взволнованно:

– Отпечаток на стекле идентифицирован как принадлежащий правой ноге преступника. Отмечена избыточная масса тела.

– Вы смеетесь там всем отделом или Эдгара По вслух читаете? – взорвался Костобоков. – Кинг Конг жив? Из зоопарка пока не звонили!

– Это человеческая нога, Костобоков! И ваш солдафонский юмор здесь неуместен, – ледяным голосом отрезала Фирюза. – А вот сила у этого монстра огромная, об этом говорят повреждения рамы и сам характер преступления.

– Простите, нервы шалят, – сдался Костобоков. – И вот еще, к понедельнику подготовьте мне весь экспертный материал по делу Муравьева…

Он с удивлением посмотрел на листок ежедневника с адресами хирурга Реченко и профессора Заволокина: он уже начисто забыл о своих вчерашних планах. Вот только нагрудный карман кителя показался ему подозрительно тяжелым, и, перекладывая документы в гражданский плащ, он запоздало вспомнил о гребне, забытом девушкой.

«А что, если прямо сейчас…» – Вадим Андреевич с удивлением понял, что главное для него в это утро – увидеть ее! Удивится или испугается, а вдруг обрадуется? Ему редко радовались, но уж такая, как говорится, планида…

Сходство с марсианским феноменом было бы почти полным, но на земном подобии была напялена майка-тельняшка, на литых плечах синели татуировки: тарантул и эмблема ВДВ. Красные, словно опаленные, в прозрачной стертой кожице, культи искалеченных рук упирались в пол. С правой стороны черепа чуть вихрились светлые пряди, а с другой – все было голо, точно вылизано языком. Левая половина лица отсутствовала, стесанная наждаком или сожженная напалмом. Но в уцелевшей половине этого апокалипсического лика мелькало что-то знакомое. Человекоголовый цербер смотрел на Вадима без всякого выражения, но в синем целом глазу, ярком и красивом, чудились наглость и насмешка. И сохранившимися чертами феномен явно походил на Гликерию!

– Сабурова Гликерия Потаповна здесь проживает? – все еще лелея спасительную надежду и даже право на ошибку, осведомился Вадим Андреевич.

Сфинкс хранил тупое молчание, снизу беззастенчиво разглядывая следователя, словно увечье наделило его властью и злой, несминаемой волей. Вадим отметил широченный размах плеч и ссутуленную, но все еще могучую спину. Тело человека было до половины всажено в кожаный сапожок и заканчивалось плоской, нелепо короткой подошвой.

– Ее нет, что нужно? – проскрипел калека.