Так и оказалось. Ночь прошла без происшествий.

С первыми лучами рассвета начался прилив. Дежурившая в этот час Ки-шон растолкала Конана, тот поднял остальных. В лодку, уже качавшуюся на волнах, путники перенесли пожитки, еду и бочонок с водой. Установили весла. Подняли парус.

— Что ж… Пора,— возвестил киммериец.

Он оттолкнул маленькое судно на более глубокое место, помог девушкам и Ловару перебраться через его высокие борта. Затем сам подтянулся на руках и перебросил могучее тело в лодку.

Большими, резкими гребками Конан погнал кораблик в открытое море.

И вот позади — узкие ворота бухты, образованные забравшимися в море скалами, и уже едва различимая кромка берега странной гавани. Впереди — неизвестность. А под ними — пучина, неведомо что таящая в своих глубинах…

Немного погодя Конан убрал весла, ибо ветер наполнил парус, и их судно самостоятельно заскользило по волнам.

— Пока северо-восточный, попутный,— заметил киммериец.— И море спокойное.

— И вообще,— кривая ухмылка исказила лицо колдуна,— что-то чересчур удачно начинается наше морское путешествие.

— Все в руках богов, колдун.

— Твоя правда, варвар.— Он открыл было рот, намереваясь спросить, надеется ли Конан с помощью одного лишь переменчивого ветра достичь другого берега, но промолчал. Ловар верно подметил — все складывалось наилучшим образом: дул желанный ветер, водную гладь нарушала лишь легкая рябь, солнце украшало чистое, не предвещающее штормовых бед небо. Путешественникам оставалось только наслаждаться морской прогулкой. Солнце прошло зенит, начало медленный, неуклонный путь к закату.

— Мне нравится плавать по морям,— веселился киммериец.— Вот брошу все и уйду в пираты…

Луара, сидевшая на корме, провожала взглядом пенящийся след, оставляемый лодкой. Она улыбалась, слушая Конана. Ловар, закутавшись, хоть было тепло, даже жарко, в свой мрачный плащ, глядел вдаль и предавался глубоким раздумьям. Ки-шон спала, свернувшись клубком на носовой банке. То и дело она вздрагивала во сне.

Вдруг Конан приподнялся со своего места у мачты, вперил пристальный взгляд в какую-то точку на горизонте. Огляделся по сторонам. И в изумлении вновь опустился на скамью.

То, что стало происходить дальше, не просто удивило киммерийца и его спутников, которые тоже не могли не увидеть совершающихся вокруг них перемен, а отняло дар речи. То, что стало происходить дальше, оставило им толь-, возможность бездейственного созерцания. Море переставало быть морем, а небеса — небесами. Солнце сперва превратилось в узкую оранжевую полоску, потом и вовсе пропало. Теперь их лодка, казалось, рассекала черную бурлящую смолу, а со всех сторон на них надвигалось само пространство. Горизонт сжимался, небесный свод опускался, воздух напоминал переливающуюся всеми цветами радуги прозрачную поверхность кристалла. И путешественники оказались внутри него. Размытая линия горизонта совсем исчезла. Вокруг буйствовало режущее глаза многоцветное сияние; черное смоляное бурление под лодкой уступило место чему-то напоминающему лед, по которому их судно скользило так же ровно и быстро, как и по воде. Конан почувствовал, что они приближаются к рубежу, за которым их ждет либо окончательная победа, либо смерть. Третьего не дано. И все препятствия, что они уже преодолели на пути в Гиль-Дорад, были лишь подготовкой, лишь жалким подобием того, с чем им придется столкнуться сейчас…

— Я чувствую здесь огромное средоточие Силы,— словно в подтверждение его мыслям раздался голос, в котором с трудом узнавался голос чародея.— Она обрушилась на нас… всей мощью…

Окружающий мир вновь преобразился. Сейчас лодка двигалась по узкому круглому тоннелю, стены которого, казалось, были сотворены из мерцающего внутренним светом мрамора, а киль рассекал рубинового цвета жидкость, напоминающую кровь.