Вокруг не было заметно ничего странного или опасного.

Однако северянин знал, что животные гораздо лучше людей чуют опасность, и если он не увидел притаившегося неподалеку врага, то это не значит, что врага нет. Конан отметил, где лежит меч, чтобы при первой возможности броситься к нему, присел на корточки и еще раз, медленно, оглянулся, высматривая в окружающих дорогу зарослях хоть малейшее движение.

Движение он приметил — краем глаза и совсем не там, где ожидал.

— Что же это такое, Бел меня возьми,— прошептали его губы.

Валяющаяся в пыли дорожная сумка, в которой не было ничего, кроме пары серебряных монет, краюхи хлеба, четверти головы сыра, плоской фляги с вином и трофейного амулета, на глазах раздувалась, ткань ее натянулась и, казалось, вот-вот лопнет. По ней пошли волны — внутри явно что-то было, и явно живое, шевелящееся. Послышался треск рвущейся гиперборейской ткани, которую человек может разорвать изрядно поднатужившись…

И вдруг — хлопок!

Сумка разорвалась пополам, и из нее с быстротой дротика, раскручиваясь в полете, выстрелило толстое, как ножка стола, змеиное тело. Воздух прорезало жуткое шипение. На огромной голове чудовища сверкали два рубиновых глаза, меж источающих яд зубов дрожал алый язык. Тварь стремительно надвигалась на замершего в пяти шагах человека.

Другой на месте Конана вряд ли сумел бы увернуться. Но варвара спасла — как и много раз до этого — поистине звериная реакция. Мышцы ног сами собой напряглись и толкнули тело в сторону раньше, чем сознание оценило внезапную опасность. Грязно-зеленое, чешуйчатое, покрытое слизью чудовище нашло лишь пустоту в том месте, где за миг до этого находился человек. Змеиная туша шлепнулась на дорогу, но тут же из клубов пыли высоко поднялась шипящая, как три десятка обычных змей, гигантская голова со сверкающими багровым огнем глазами и завертелась из стороны в сторону, отыскивая свою жертву…

И увидела в десяти шагах от себя.

Конан уже оправился от неожиданности, отбежал в сторону и поджидал своего противника.

Теперь до меча было не добраться, из оружия у киммерийца оставался лишь острый кинжал длиной в пол-локтя. Конан сжал рукоять клинка и превратился в комок мышц и нервов, готовый к бою.

Спасаться бегством с места схватки — такое не могло прийти Конану в голову. Бросить свой меч, повернуться спиной к врагу — для сынов Киммерии нет большего позора.

Чудовищная гадина никак не меньше семи шагов в липу («И как эта тварь уместилась в сумке?» — пронеслось в мозгу Конана) подползала неторопливо, видя, что жертва не трогается с места, будто загипнотизированная блеском рубиновых глаз. И замерла в двух шагах от жертвы.

Человек и змея смотрели друг другу в глаза: спокойные, горящие голубым огнем глаза варвара и безжалостные, полыхающие багряным пламенем — рептилии. Жуткие пер. вые мгновения… Змея сделала свой бросок, метя Конану в ногу. Но мощный удар клинка, пробив чешуйчатую кожу, как гвоздем прибил гадину к земле. Не дав противнику опомниться, Конан придавил коленом бьющееся тело. Одной рукой он прижал змеиную башку к земле, а другой, выдернув кинжал из раны, принялся наносить удар за ударом.

Но длинное туловище чудовища стало опутывать киммерийца, точно канатом. Варвар почувствовал, как ледяные тиски сжимают ноги, как тело обвивает склизкая шершавая мразь. Долго сопротивляться железным объятиям было невозможно.

Рука Конана, в которой был зажат кинжал, ритмично поднималась и опускалась.