|
Андрей явился в валенках, подшитых снизу резиной от противогаза, у Павлика Снопкова на шею намотан был длинный клетчатый шарф; Вася Лыков, — милый Василёк, не доживший до этой счастливой минуты выпуска, — как сел в час приезда, в углу комнаты, на огромный «сидор» — мешок с домашними пирогами и семечками, так и не встал весь день, — воинственно озирался: не думает ли кто покуситься на его единоличное добро?
Сейчас ребята вспоминали обо всем этом с недоумением: неужели они были такими и еще сравнительно недавно? — Это, детки, называется, — с комичной назидательностью воскликнул Павлик, — процессом очеловечения! Правой рукой он обнял сидящего рядом Геннадия, прошептал на ухо: — Хорошо, что мы вместе едем… хорошо, друг… Вдруг вскочил, лукаво блеснув щелочками глаз, объявил: — Товарищи, открою вам тайну, — он опасливо отодвинулся от Пашкова и выкрикнул раздельно: — Геша… пишет… стихи!.. Для всех это было полной неожиданностью. Геннадий, хватая друга за руку, тянул его сесть, шептал испуганно: — Павка, оставь… вот придумал… ерунда… Но Павлик не унимался: — Товарищи, он должен прочитать вслух свое последнее стихотворение, посвященное нам! Поднялся шум, ребята аплодировали: — Гошенька, давай! — Тише! Геннадий встал. Глаза у него сияли, лицо вдохновенно пылало и весь он показался Сергею Павловичу необыкновенно красивым, таким он никогда еще не видел его. Взволнованным голосом он прочитал: Когда смолкли возгласы одобрения, — к собственным поэтам обычно снисходительны, — и Геннадий опустился на скамью рядом с Бокановым (по правую руку от него сидел Володя), они стали вспоминать день приезда Сергея Павловича в училище, самое первое знакомство в классе. — Вы нам обещали тогда: настанет день — снова соберёмся и скажем: «Мы дружно жили и не плохо работали». Так и получилось! — с удовлетворением воскликнул Андрей. Помните, — спросил Ковалев у Сергея Павловича, — я как-то был у вас дома, а вы задали вопрос: «Вы знаете, Владимир, отрицательные черты своего характера?» «Знаю». Вы на меня вопросительно посмотрели. «Неуравновешен, вспыльчив», — начал я перечислять. — «Всё?» «Ну и… грубиян». «То-то», — сказали вы, а глаза у вас смеются, будто говорят: «А все же я заставил вещи назвать своими именами». Боканов не помнил такой беседы, — мало ли их у воспитателя, но ему было очень приятно, что для Володи этот разговор ее прошел бесследно. «Если бы я жизнь начинал снова, — почему-то подумал он, — я бы снова стал учителем»… К Боканову подошел Семен. — Разрешите обратиться, товарищ майор? — Пожалуйста, — удивился такой неуместной официальности Сергей Павлович. Сохраняя невозмутимость, Семен про тянул Боканову распечатанную пачку папирос: — Прошу не отказать… Вчера выпускников зачислили на курсантское довольствие и выдали по 30 пачек папирос. За все время «соглашения» никто ни разу не нарушил слова. Только под Первое мая Гербов подошел к Боканову с просьбой: — Разрешите завтра побаловаться? — Не разрешаю, — улыбаясь, но твердо сказал тогда воспитатель. Сегодня срок договора истек. Боканов взял папиросу у Семена, повертел в нерешительности. — Давайте продлим наш конкордат, — предложил он. |
