— Слушаюсь, — огорченно произнес Ковалев и, когда офицер скрылся, смущенно покосился на Андрея.

— Бывает, — посочувствовал Сурков.

После вечерней поверки Боканова окружили офицеры, поздравляли с присвоением звания.

Они с такой искренней радостью жали ему руку, что Сергею Павловичу хотелось каждого обнять, сказать теплое дружеское слово, но он успевал только растроганно отвечать:

— Спасибо! Спасибо, товарищи!

Когда почти все разошлись, майор Веденкин, подмигнув Беседе, воскликнул:

— А ведь событие, товарищ майор, придется отпраздновать!

Сергею Павловичу было и странно, и приятно слышать это новое обращение. Он всегда спокойно относился к служебным повышениям, наградам, не делал из этого главного вопроса жизни, не придавал большего значения, чем следовало, но сейчас ему по-человечески приятно было случившееся. «Нет, что ни говори, — радуясь, думал он, — а в каждом из нас есть немного здорового и законного честолюбия… потому что всегда приятнее приподняться на ступеньку жизни, чем съехать с нее».

— Пойдемте к нам. Сейчас мне очень хочется быть вместе с вами… Я вас очень прошу, — обратился он к друзьям.

Когда вышли из училища, Веденкин ясно представил, как они сейчас появятся в квартире Боканова, как маленькая жена его Нина Васильевна, не стесняясь их, обнимет и поцелует своего широкоплечего Сережу, а он попросит: «Ты нам, Нинуся, сооруди чаек». Они засидятся заполночь, и время пробежит незаметно, как это обычно бывает в кругу близких людей.

И хотя Веденкину надо было сегодня же приняться за доклад, он решил, что подготовит его в воскресенье.

— Друзья, — приостанавливаясь, торжественно сказал он, — к майорше сегодня с пустыми руками придти нельзя.

Весело смеясь и переговариваясь, они двинулись к главной улице, освещенной яркими вечерними огнями.

ГЛАВА XXII

РОЖДЕНИЕ ТРАДИЦИЙ

В день решающего футбольного матча бушевал свирепый ветер. Несмотря на это, болельщиков на стадионе собралось больше обычного: встреча суворовцев с сильнейшей студенческой командой города «Наукой» решала, кто получит кубок местной газеты. Среди тысяч зрителей на трибунах был и генерал Полуэктов с многочисленной группой офицеров.

В самые острые моменты игры он, подавшись всем корпусом вперед, напряженно следил глазами за мячом, вместе со всеми переживал каждый промах и радовался удачам.

Вот Братушкин, играющий левого нападающего, «промазал» у ворот, упустил случай забить гол, — Полуэктов откинулся на сиденье, Досадливо постукивая кулаком о колено, прошептал:

— Мазила, эх, мазила!

Но Гербов, высоко подпрыгнув, красивым ударом головы послал мяч в «девятку» — смертельный верхний угол под самой штангой противника — и генерал, взглядом призывая в свидетели офицеров, довольно потрогал пальцами темные, короткие усы:

— Ну-ну, вот это удар…

Когда перед началом матча капитану студенческой команды, — высокому, подстриженному «под бокс» парню в очень широких и длинных белых трусах, — предоставили право выбирать ворота, он избрал северные.

«В первой половине придется играть против ветра, — рассчитал он. — Это обойдется максимум в два гола… При таком ветрище — совершенно неизбежно. Зато во второй половине, когда они устанут, будут измучены, ветер, наш союзник, добьет их, — с полдюжины влепим».

Расчет этот не был опрометчивым. Уже с неделю московское радио в репортажах о футбольных матчах на первенство страны неизменно отмечало подчас решающее влияние ветра на исход борьбы.