Ловкий ингуш в черном бешмете, подтянутом тон-ким ремнем с кинжалом, подскочил к Васеньке.

— Достань… знаешь…

— Понимаю.

Идрис принес бутылку мадеры, коньяк и флягу в ко-ричневой коже. Потом притащил несколько откупорен-ных жестянок с сардинками, паюсной икрой, кефалью и омаром.

— Вы позволите, Иван Павлович, у вас сделать днев-ку? Я постараюсь не стеснить… А это уже позвольте в об-щую, так сказать, долю.

— Прошу вас, Василий Иванович, может быть, хоти-те помыться, одеться с дороги, пожалуйте в мою комна-ту. В ней и заночуете. Гараська, а ты со мной в кабинете.

— Благодарю вас. Мы сейчас.

Фанни прошла на кухню. Ей хотелось не ударить перед гостями лицом в грязь, и она приказала отварить живых форелей, только сегодня наловленных в Коль-джатке.

XIX

Прошло завтра, день, назначенный для дневки, на-ступило послезавтра, дни шли за днями, а кольджатские гости не уезжали. То не были готовы вьюки, то надо было подлечить натертую седлом спину лошади Васеньки, то был понедельник, тяжелый день. Васенька никак не мог раскачаться в путь-дорогу, и ни для кого не было тайной, что он серьезно увлекся Фанни.

Иван Павлович хмурился и молчал. Гараська за обе-дом, когда подвыпьет, открыто протестовал:

— Кабы я знал, Василек, за каким ты зверем охотить-ся собираешься в горах, разве же я поехал бы с тобою? Э-эх! Горе-охотники!

— Молчи, Гараська, пьяная морда. Не твое дело! По-лучай свое и молчи. Твой день настанет. Поедем.

— Обожжет тебе, брат Василек, крылья жар-птица, никуда ты не поедешь. Выпил бы хотя что ли для храбро-сти, а то и пьешь нынче не по-походному.

И правда, Васенька пил мало. Он держался изыскан-ным кавалером и ухаживал за Фанни. По утрам долгие прогулки верхом с Фанни в сопровождении Идриса и Ца-ранки. Фанни то на Аксае, то на Пегасе, изящная, ловкая, смелая, природная наездница, Васенька на небольшой покорной сытенькой киргизской лошадке, на которой неловко и неуверенно сидел в своем костюме путеше-ственника. Перед обедом Васенька купался и делал гим-настику, после обеда отдыхал. А вечером раскладывали карту и, склонившись над ней, чуть не стукаясь головами, Васенька и Фанни мечтали о путешествии в Индию, наме-чали пути. Васенька попыхивал из английской трубки вонючим английским табаком, а в углу на софе сидели хмурый Иван Павлович и полупьяный Гараська.

Васенька, по требованию Фанни, не любившей сво-его полного имени, называл ее «Фанни».

— Вот видите, Фанни, один хребет и громадная впа-дина, тут Аксу и Турфан — жара здесь, по описаниям, страшенная, — говорил Васенька, попыхивая трубкой, сипевшей у него во рту. В этом он видел особенный ан-глийский шик и этим, казалось, чаровал Фанни. — По-том опять горы… неизвестные, дикие племена… тут Ан-гора, тут нога европейца не была, и северный склон Ги-малаев.

— И все ты врешь, Василек, — хрипел вполголоса пьяный Гараська.

— Смотрите дальше, Фанни. Вот знаменитый Дар-джилинг, и от него железная дорога на Калькутту. Не мо-жет быть, чтобы тут не было прохода. Ну, хотя козьей тропы какой-нибудь.

— О, конечно, перейдем, — с разгоравшимися глаза-ми сказала Фанни.

— Смотри, брат Иван, Гималаи перепер. А, каков враль, — вставил Гараська.

— И подумайте, после всех этих трудов и лишений, после путешествия по диким горам и пустыням, после тишины ледников мы в шумной Калькутте. Оттуда на Бенарес и Агру, потом на Бомбей и через Европу в Моск-ву… А, что вы скажете?!

— Ну, еще бы, Василий Иванович.