— Убийственной! — воскликнула миссис Тристрам и тут же добавила: — И восхитительной!

На следующий же вечер Ньюмен отправился в салон мадам де Беллегард, где застал ее в окружении всех ее детей, и попросил старую маркизу оказать честь его бедному жилищу и пожаловать к нему в гости через две недели.

Маркиза остановила на нем непонимающий взгляд.

— Дорогой сэр! — воскликнула она. — Чему это вы задумали меня подвергнуть?

— Представить вам некоторых моих знакомых, а затем усадить в удобнейшее кресло и предложить послушать мадам Фреззолини.

— Вы собираетесь устроить концерт?

— Что-то в этом роде.

— И назвать кучу гостей?

— Всех моих друзей, и надеюсь, не откажутся прийти друзья вашей дочери, и ваши тоже. Я хочу отпраздновать нашу помолвку.

Ньюмену показалось, что мадам де Беллегард побледнела. Она раскрыла свой веер, красивый расписной веер прошлого века, и стала рассматривать изображенный на нем fêre champêtre — певицу с гитарой и группу, танцующую вокруг увенчанной цветами статуи Гермеса.

— После кончины моего дорогого бедного отца мы почти не выезжаем, — пробормотал маркиз.

— Ну а мой отец пока что жив, друг мой! — возразила его жена. — Так что я только и жду, чтобы меня куда-нибудь пригласили! — И она с дружеским одобрением перевела взгляд на Ньюмена: — Я уверена, у вас будет чудесный праздник.

К сожалению, должен отметить, что галантность изменила Ньюмену, и он, будучи всецело занят старой маркизой, не оценил слова младшей мадам де Беллегард и не воздал ей должное. А старая маркиза наконец подняла на него глаза и улыбнулась.

— И мысли не могу допустить, чтобы вы пригласили меня на свой fête раньше, чем я приглашу вас на свой, — проговорила она. — Сначала нам надо представить вас нашим друзьям, и мы специально пригласим всех. Мы сами об этом уже думали. Надо все делать как принято. Приходите ко мне числа двадцать пятого; точный день я назову вам позже. Конечно, у нас не будет таких выдающихся особ, как мадам Фреззолини, но среди наших друзей тоже есть прекрасные люди. А уж после этого заводите разговор о вашем fête. — Старая маркиза говорила быстро, с явным оживлением и улыбалась все с большей приятностью.

Ньюмен счел ее намерение благородным, а благородные намерения всегда трогали его доброжелательную натуру. Он ответил мадам де Беллегард, что с удовольствием придет к ней двадцать пятого или в любой другой день и что совершенно неважно, где он встретится со своими друзьями — в ее доме или у себя. Я уже упоминал, что Ньюмен был наблюдательным человеком, но, надо сказать, на сей раз он не заметил беглого взгляда, которым обменялись мать со старшим сыном; по всей вероятности, этот взгляд долженствовал отметить наивность Ньюмена, выразившуюся в его последней реплике.

В тот вечер Валентин ушел вместе с Ньюменом и, когда Университетская улица осталась позади, задумчиво произнес:

— Все-таки моя мать удивительно сильная женщина, удивительно! — и, встретив непонимающий взгляд Ньюмена, продолжал: — Ведь она была приперта к стене, но даже виду не подала. Ее fête двадцать пятого числа был чистым экспромтом. До той минуты она ни о каком fête и не помышляла, но, когда сообразила, что это единственное, чем можно ответить на ваше приглашение, схватила быка за рога — простите мне такое выражение — и огорошила нас, даже не моргнув глазом. Нет, она удивительная!

— Боже мой, — воскликнул Ньюмен, не зная, сочувствовать старой маркизе или упиваться победой, — да, право, мне все равно, состоится ли этот ее fête! Я благодарен ей за доброе намерение!

— Нет, нет, — ответил Валентин, проявляя с некоторой, правда, непоследовательностью фамильную гордость, — все будет сделано, как сказано, и сделано в лучшем виде.