|
Блеск ему придавало главным образом сияние обнаженных женских плеч, обилие драгоценностей, роскошь и изысканность туалетов. Среди мужчин никого не было в мундирах, ибо двери мадам де Беллегард оставались наглухо закрытыми для клевретов новоявленной власти, распоряжавшейся в то время судьбами Франции, и нельзя утверждать, что среди массы смеющихся, оживленных лиц часто мелькали черты, исполненные благородной гармонии. Но все-таки жаль, что наш герой не был физиономистом, — многие из этих лиц привлекали внимание, отличались выразительностью, наводили на размышления. Правда, будь повод для встречи с этими людьми другим, они вряд ли пришлись бы Ньюмену по душе. Женщины показались бы ему не слишком красивыми, мужчины чересчур самонадеянно улыбчивыми. Однако сейчас Ньюмен был так лучезарно настроен, что воспринимал только приятные впечатления и, не вглядываясь слишком пристально в окружающих, видел лишь исходивший от всех блеск и радовался тому, что, если подвести баланс, весь этот блеск следует отнести на его счет.
— Я представлю вас кое-кому, — немного погодя сказал маркиз. — Считаю это своим долгом. Вы позволите? — О, я готов жать руку всем, кому вы сочтете нужным, — отозвался Ньюмен. — Правда, ваша матушка уже познакомила меня с полдюжиной старых джентльменов, так что будьте осторожны, чтобы не повториться. — А кто были те джентльмены, кому вас представила моя мать? — Честное слово, я уже забыл, — рассмеялся Ньюмен. — Мне все здесь кажутся на одно лицо. — Полагаю, что они вас не забыли, — проговорил маркиз и начал торжественный обход комнат. Чтобы не отстать от него в толпе, Ньюмен взял маркиза под руку, после чего тот некоторое время шагал молча и смотрел прямо перед собой. Постепенно они дошли до последней из комнат, в которых проходил прием. Здесь Ньюмен увидел даму чудовищных размеров, она восседала в весьма основательном кресле, и перед ней полукругом стояла группа людей. Когда маркиз приблизился, группа расступилась, а месье де Беллегард сделал шаг вперед и раболепно застыл, поднеся к губам шляпу. Ньюмену доводилось видеть джентльменов, принимающих такую же позу в церкви, когда они входили в свою ложу. Дама и впрямь имела большое сходство с выставленным для поклонения божком. Она была неправдоподобно монументальна и величаво невозмутима. В ее облике Ньюмену почудилось что-то даже устрашающее: тройной подбородок, пронизывающие насквозь заплывшие глазки, огромная грудь в глубоком декольте, тиара из покачивающихся перьев и сверкающих драгоценных камней, необъятный ворох пышных шелковых юбок — все это повергло его в трепет. Вид этой удивительной особы и окружающих ее почитателей напомнил Ньюмену, как на ярмарках выставляют на обозрение «самую толстую женщину на свете». Она вонзила в подошедших свои маленькие немигающие глазки. — Дорогая герцогиня, — произнес маркиз, — разрешите представить вам нашего хорошего друга, о котором мы вам уже говорили. Желая познакомить с мистером Ньюменом тех, чьим мнением дорожу, мог ли я не начать с вас? — Чрезвычайно приятно, мой друг, чрезвычайно приятно, месье, — сказала герцогиня, и хотя голос у нее был тонкий и пронзительный, я не решился бы назвать его неблагозвучным. Ньюмен отвесил приличествующий случаю почтительный поклон. — Я сегодня затем и приехала, чтобы посмотреть на месье. Надеюсь, месье оценит, на что я ради него пошла. Достаточно только взглянуть на меня, сэр, — продолжала она, окидывая собственную персону красноречивым взором. Ньюмен молчал, не находясь с ответом, хотя, судя по всему, раз герцогиня сама подшучивала над своей мощной фигурой, ей можно было говорить что угодно. Услышав, что она приехала ради того, чтобы познакомиться с Ньюменом, стоявшие вокруг джентльмены сразу слегка повернули головы и устремили на него взгляды, исполненные благосклонного любопытства. |
