Он заметил, что Валентин де Беллегард снова появился в ложе бенуара за спинами мадемуазель Ниош и ее спутника, разглядеть его там можно было, только если пристально всматриваться. После следующего акта Ньюмен опять встретился с Валентином в фойе и спросил, думал ли тот о переезде в Америку.

— Потому что, если вы собирались поразмыслить, — добавил он, — надо было выбрать место поудобнее.

— Нет, почему же, — не согласился Валентин, — мне и там неплохо. О мадемуазель Ниош я и не думал. За действием не следил, на сцену не смотрел, только слушал музыку и размышлял о вашем предложении. Сначала оно показалось мне фантастическим. А потом одна из скрипок в оркестре — я ясно различал ее голос — начала наигрывать: «А почему бы и нет? А почему бы и нет?» И вдруг ей разом стали вторить все скрипки, а дирижер своей палочкой так и выписывал эти слова в воздухе: «А почему бы и нет?» Честное слово, не знаю, что сказать! И в самом деле, почему бы и нет? Почему бы мне не заняться чем-нибудь? Это, право, представилось мне совсем неглупой идеей. В ней определенно есть что-то заманчивое. К тому же, а вдруг я вернусь с чемоданом, набитым долларами! Да и сами эти занятия могут показаться мне довольно забавными, ведь меня считают этаким raffiné, а между тем вдруг да мне неожиданно понравится держать лавку? В этом может быть свое очарование, нечто романтическое и колоритное, что украсит мою биографию. Я буду производить впечатление первоклассного человека, человека сильного, который сам управляет обстоятельствами.

— Впечатление! Есть о чем говорить! — прервал его Ньюмен. — Полмиллиона долларов в руках всегда производят впечатление! А они у вас будут, если станете следовать моим советам, но только моим, никого другого не слушайте.

Он подхватил своего собеседника под руку, и они принялись прогуливаться взад-вперед по тем коридорам, где было меньше публики.

Идея превратить этого блестящего, но непрактичного молодого человека в умелого дельца все больше захватывала воображение Ньюмена. Он чувствовал себя наставником, испытывал почти вдохновенный порыв. Отчасти его пыл объяснялся еще и тем, что Ньюмен не мог без досады видеть любой не вложенный в дело капитал, вот и острый ум Беллегарда, как ему казалось, следует употребить для лучших целей. А самая лучшая цель, как подсказывал Ньюмену его опыт, — это хитроумные манипуляции с капиталом, вложенным в железные дороги. К тому же его решимость пристроить графа к делу подогревалась расположением к Валентину — молодой человек вызывал у него какую-то странную жалость, хотя сам Ньюмен понимал, что, скажи он об этом Валентину, тот пришел бы в крайнее изумление. Между тем нашему герою было горько наблюдать, как граф де Беллегард в башмаках, начищенных до блеска, фланирует по пятачку между Рю-д’Анжу и Университетской улицей, иногда заглядывая на Итальянский бульвар, и при этом считает, что живет полной жизнью. А в Америке к его услугам был бы весь континент и вместо прогулок по бульварам он разъезжал бы из Нью-Йорка в Сан-Франциско. Не говоря уже о том, что Ньюмен испытывал досаду, видя вечное безденежье Валентина. Он усматривал в этом какой-то горестный изъян. С таким же недоумением он относился бы к своему компаньону в делах, безупречному во всех отношениях, но не имеющему представления о каких-то простейших предметах. В подобных случаях Ньюмен заявлял, что есть вещи, понимание которых само собой разумеется. Точно так же, как само собой разумеется, что, если человек живет в свое удовольствие, значит, у него есть деньги, следовательно, он их заработал. Ньюмен считал до смешного нелепым жить с претензией на размах и широту, не вкладывая капитал в акции, хотя, надо сознаться, он не утверждал, что само по себе вложение капитала дает основания для подобных претензий.

— Я найду вам стоящее занятие, — внушал он Валентину.