Мадемуазель Ноэми на мгновение задержала взгляд на Беллегарде.

— Я не понимаю месье, когда он говорит так много подряд. Не будете ли вы добры перевести мне? — сказала она с легкой улыбкой.

— Я предпочел бы побеседовать с вами сам, — заявил Валентин.

— Ну нет уж, вы не должны говорить с мадемуазель Ноэми, — серьезно возразил Ньюмен все на том же ломаном французском. — Вы ее расхолодите. А ей надо сказать: «трудись, старайся изо всех сил».

— Ну да, ведь нас, французов, мадемуазель, — сказал Валентин, — обвиняют в том, что мы — лживые льстецы.

— Я не нуждаюсь в лести. Я хочу слышать правду. Но я и сама ее знаю.

— Я только и хотел сказать, что есть вещи, которые, несомненно, удаются вам лучше, чем живопись, — сказал Валентин.

— Я сама это знаю, прекрасно знаю, — повторила мадемуазель Ноэми и, погрузив кисть в красную краску, провела широкую горизонтальную черту по своей незаконченной картине.

— Что вы делаете! — воскликнул Ньюмен.

Не отвечая, она провела другую длинную черту, на этот раз по вертикали, дошла до середины холста и медленно завершила грубое изображение креста.

— Это в знак того, что я права, — сказала она наконец.

Мужчины посмотрели друг на друга, и Валентин снова пустил в ход свою богатую мимику.

— Вы испортили картину, — сказал Ньюмен.

— Знаю, знаю. Ничего другого она и не заслуживает. Я сидела и смотрела на нее целый день, не берясь за кисть, и возненавидела ее. Мне так и думалось: что-то должно случиться.

— А мне в теперешнем виде она даже больше нравится, — сказал Валентин. — Она стала гораздо интереснее. В ней заключена целая история. Вы продаете ее, мадемуазель?

— Я продаю все, что у меня есть, — сказала мадемуазель Ноэми.

— Сколько вы за нее хотите?

— Десять тысяч франков, — сказала молодая девушка без улыбки.

— Все, что написано кистью мадемуазель Ноэми, заведомо принадлежит мне, — вмешался Ньюмен. — Это — одно из условий заказа, который я сделал несколько месяцев назад. Так что эту картину вам не купить.

— Месье ничего не потеряет, — сказала молодая девушка, глядя на Валентина, и стала собирать свои принадлежности.

— У меня был бы очаровательный сувенир, — ответил Валентин. — Вы уже уходите? На сегодня закончили?

— За мной придет отец, — сказала мадемуазель Ноэми.

Не успела она договорить, как позади нее в дверях, выходящих на одну из широких белых каменных лестниц Лувра, появился месье Ниош. Со своим обычным терпеливым видом он, шаркая ногами, подошел к джентльменам, стоявшим перед мольбертом его дочери, и низко им поклонился. Ньюмен по-дружески крепко пожал ему руку, а Валентин ответил на приветствие с необычайной почтительностью. Дожидаясь, пока Ноэми соберет кисти и краски, старик задержал свой кроткий скользящий взгляд на Беллегарде, который наблюдал, как мадемуазель Ноэми надевает шляпку и накидку. Валентин и не думал скрывать, что следит за каждым ее движением. По его мнению, разглядывать хорошеньких девушек следовало с таким же вниманием, как слушать игру музыканта. Вести себя в подобных случаях иначе было бы дурным тоном. Наконец месье Ниош взял в одну руку ящик с красками, а в другую — перечеркнутый крест-накрест холст, на который покосился с мрачным недоумением, и пошел к дверям. Мадемуазель Ноэми по-королевски кивнула молодым людям и последовала за отцом.

— Ну, — повернулся к Валентину Ньюмен, — что скажете?

— Редкостное созданье! Diable, diable, diable, — несколько раз задумчиво чертыхнулся месье де Беллегард.